Шторм-вор
Шрифт:
Разумеется, рассказы бродяги оказались просто небылицами. В конце концов Турпан понял: дело не в районе, дело в самом Орокосе. Но город – это единственное место во вселенной, где можно жить. Покинуть его невозможно, да и нет за горизонтом ничего, кроме бесконечного океана. И Турпану ничего не оставалось, кроме как смириться с этим и научиться в нем выживать.
Когда их с бродягой пути разошлись, Турпан оказался в другом гетто, не намного лучше, чем то, где он вырос. Он подумывал вернуться домой, однако после его побега пронеслось множество вероятностных штормов и он не был уверен, что найдет дорогу. То есть попытаться было можно, но ему туда не так уж и хотелось. Прошлое – это прошлое; ни к чему в него возвращаться.
Однажды двое знакомых парней решили ограбить
Совесть Турпана не мучила. Суровая школа жизни заставила его усвоить одно-единственное непререкаемое правило: думать прежде всего о себе. Чтобы выжить, необходимо быть эгоистом. Он знал, разумеется, что чужое брать нехорошо, но для него это были лишь пустые слова, которые к нему никак не относились. Ему нужны деньги, а у других людей они есть. Если у него хватает сообразительности, чтобы отнять деньги, а у его жертв – глупости, чтобы ему это позволить, так почему бы и нет? В гетто каждый за себя, будь то мужчина, женщина или ребенок.
Моа никогда так не считала. Возможно, именно это и привлекало Турпана в ней. Он не хотел быть таким безжалостным, но заставил свое сердце ожесточиться, потому что считал, что иначе в этом мире нельзя. А приступы доброты, которые то и дело накатывали на Моа, возвращали ему веру в людей, в то, что жизнь не обязательно должна быть такой, какая есть, что кого-то еще можно спасти. Даже его.
Воровское ремесло давалось ему легко, у Турпана обнаружился к нему талант. Не будь этого дара, он бы не выжил, когда во время вероятношторма вдруг обнаружил, что не может дышать. Турпан в компании других воров тогда как раз шел добывать кое-какое оборудование Протектората со складов на берегу канала. Когда с Турпаном случилось несчастье, его сообщники, не придумав ничего лучше, повернули назад и отнесли его к атаманше.
Анья-Джакана сказала, что может ему помочь, но не бесплатно. Умирающий, отчаявшийся Турпан готов был согласиться на все, что угодно. И они заключили сделку: атаманша дала ему респиратор под огромные проценты. Он так и не расплатился с этим долгом и не надеялся расплатиться. Проценты накапливались быстрее, чем он успевал воровать. Однако Анья-Джакана и не нуждалась в деньгах, ей нужны были его услуги.
Он боялся атаманшу, страх удерживал его у нее на службе. А теперь Турпан сбежал. Он больше никогда не сможет вернуться в гетто. Он пустился в свободное плавание. Одно хорошо – он странствует в этом плавании вместе с Моа.
Турпан дежурил у ее постели несколько дней, но не мог же он сидеть с ней безвылазно. Волей-неволей ему время от времени приходилось оставлять ее одну, чтобы купить еды или сходить в примитивный туалет в крохотном поселке неподалеку. А иногда ему просто требовалось покинуть пещеру и немного побродить, чтобы не сойти с ума.
– Никуда не уходи, – вымученно шутил Турпан всякий раз, как ему приходилось покидать Моа.
Затем он отбрасывал занавеску и выходил в Килатас.
Вид Килатаса во всем его убогом великолепии всегда заставлял Турпана чувствовать себя еще более крохотным и незначительным. Он шел по скальному карнизу, огражденному металлическими перилами, смотрел на тайное поселение и радовался тому, как много удалось сделать здешним жителям.
Килатас находился в колоссальной пещере у самого основания черных скал, подпирающих Орокос. В сотнях метров над ним жил своей шумной жизнью город, не подозревая о том, что здесь, внизу, на уровне моря, живут люди, не признающие законов Протектората. Причем Турпан был уверен, что Килатас – не единственное подобное место. Увешанный сталактитами свод пещеры терялся в темноте высоко над головой. Если приглядеться, там можно было разглядеть темные колонии летучих мышей. Дно пещеры почти целиком занимало огромное соленое озеро с множеством бесплодных островков.
Самой удивительной была западная оконечность пещеры, где возвышалась громадная естественная стена. Эта стена была всего пяти-шести метров толщиной, а за ней расстилался бескрайний океан. Сквозь огромные неровные бреши в стене, расположенные высоко под сводом, в пещеру проникал солнечный свет. Большую часть дня в Килатасе было сумрачно, и только ближе к вечеру солнечные лучи падали под таким углом, что в поселении становилось по-настоящему светло.
Люди Килатаса селились везде, где только можно было устроить хотя бы примитивное жилище. Многие обитали в пещерках, высеченных в скале, – вроде той, которую предоставили Турпану и Моа. Стены гигантского подземного зала были изрыты этими рукотворными норами, соединенными между собой металлическими лестницами и галереями. А у основания стен, на пологих каменных уступах, теснились плотные группки хижин и хибарок, сооруженных из чего попало: дерева, камня, металла вперемешку. Это очень напоминало дома в гетто. И ничего удивительного, ведь многие строители были родом оттуда.
Но большинство жилищ находилось на островах посреди озера. Они лепились на голых скалах, словно колонии моллюсков. Между собой острова соединяла сеть веревочных мостиков, протянувшихся над водой. Непривычному человеку от одного вида этих качающихся переправ становилось дурно.
На самом нижнем уровне пещеры, среди всех этих жалких осколков цивилизации, упрямо разрастающихся на холодных камнях, располагался центр коловращения жизни Килатаса – верфь.
Именно к верфи направлялся сейчас Турпан по тропинке, прихотливо змеящейся вдоль каменной стены. Он боязливо придерживался за металлические перила – единственное, что защищало его от падения с головокружительной высоты. Спустившись ниже, тропа миновала горстку разнокалиберных лачуг, построенных на пологом каменном уступе. Местные жители почти не обратили на Турпана внимания, занятые своими делами: одни чинили рыбацкие сети, другие жарили рыбу на вертелах, сидя у маленьких костерков. Каждое движение давалось этим людям с трудом, их щеки запали от истощения, одежда давно превратилась в лохмотья.
Турпан старался на них не смотреть. Он уже давно научился отгораживаться от несчастий других людей. В конце концов, он ведь вырос в гетто, а Килатас был ничем не лучше. На сочувствии не разбогатеешь.
«Неужели такая жизнь того стоит? – думал он, спеша мимо хижин. – Что толку притворяться свободным, если умираешь от голода?»
Да, это поселение было недоступно для зоркого взгляда Патриция… Но и его рука помощи тоже сюда не дотягивалась. Хотя Турпану очень не хотелось себе в этом признаваться, но гадкая питательная каша, которую Протекторат поставлял в гетто, не раз спасала его от голодной смерти. Здесь не было даже этого. В гетто бедняки шепотом говорили друг другу, что Килатас – это прекрасное место, нечто вроде земли обетованной, где любой нищий, угнетенный и обездоленный человек может обрести достойную жизнь. Но Турпан не видел ничего достойного в том жалком существовании, которое влачили здешние жители.
Неудивительно, что они хотят уплыть. Там, в городе, Протекторат похищает их близких, да и здесь им надеяться не на что. Вот им и хочется верить в то, что существует другое место, где нет всех этих ужасов. И ничего странного, что они готовы рисковать собой ради этой мечты. Человек не может жить под таким давлением. Рано или поздно он найдет выход.
Хотя этот выход может оказаться дорогой на тот свет.
Погруженный в эти мрачные раздумья, Турпан спускался все ниже и ниже. В конце концов тропинка привела его туда, где отвесные стены пещеры переходили в пологий берег озера. Этот небольшой участок почти горизонтальной тверди был сплошь застроен. Здесь в глазах людей было больше жизни. Взрослые перекликались и шутили, дети играли. В окрестностях верфи они чувствовали себя ближе к сердцу Килатаса, ближе к цели. Потому что эти люди приходили в Килатас не для того, чтобы прожить в нем всю жизнь. Подземный городок был отправной точкой дальнего путешествия, местом, откуда они собирались бежать с острова.