Штормовое предупреждение
Шрифт:
На самом деле про себя я ответила ему уже тысячу раз. Просто слова все никак не могли прорваться через осаду в горле. Я хотела съесть его фруктовое мороженое. Я хотела смотреть, как он затыкает уши ватными шариками. Я надеялась посидеть бок о бок с ним в кинотеатре и посмотреть «Танцовщицу из Идзу». Пусть мы не будем разговаривать, даже если нас будет разделять пустое место, пока наши глаза одновременно смотрят на экран, наблюдая, как Каору медленно подходит и садится рядом с Кавасимой, я буду довольна.
Я почти сбежала из деревни. Чернолицый преследовал меня до берега и снова переправил через реку.
– Ты странно одета, – с хитрым видом сказал Чернолицый. – Как японка. Мой брат такое любит.
Я никак не могла успокоиться насчет велосипеда и, приправив голос предупреждением
– Через три дня я должна увидеть свой велосипед. Иначе Жун Дунтянь найдет это место и поквитается с тобой.
– Как только женюсь – немедленно верну, – обещал Чернолицый.
Назавтра я ждала Сяо Мо у входа в кинотеатр. Но, прождав весь день, не увидела и следа его. Поскольку акция была бесплатной, кинотеатр стал похож на овощной рынок. Входило и выходило множество людей. Даже сборщик мусора, продавец кур и уток, гадалка, сапожник, даже нищие и сумасшедшие явились посмотреть кино. Воистину позорно, добро на ветер. Последний показ закончился, а Сяо Мо так и не пришел.
Большеухий Лу закрыл дверь кинотеатра. Он понял, что я кого-то жду. Придав голосу насмешливый и испытующий тон, он поинтересовался:
– Кого ждешь?
– Матушку твою! – грубо взревела я и, не дожидаясь реакции Большеухого Лу, усвистела, словно ветер.
Три дня спустя я вновь прождала перед кинотеатром целый день, но так и не дождалась Чернолицего с велосипедом. Это не на шутку меня встревожило, я чуть не плакала от волнения.
Последние три дня Жун Дунтянь лихорадочно искал свой велосипед. После безуспешных поисков от дома к дому он остановился на перекрестке главных улиц Мангодацзе и Чжэньчжудацзе, чтобы понаблюдать за проезжающими велосипедами. При малейшем сходстве он тут же бросался на него. В те три дня его злодейский вид заставлял людей содрогаться. Я не смела признаться ему и боялась даже встречаться с ним, опасаясь, что он с первого взгляда заметит мою тревогу и стыд. Я надеялась, что Чернолицый выполнит обещание и спокойно передаст велосипед в мои руки, а затем я незаметно поставлю его на прежнее место. Жун Дунтянь проснется, увидит, что пропавший велосипед вернулся, и все успокоится, как будто ничего и не случилось. Однако Чернолицый нарушил договор и, очевидно, забрал велосипед себе. Чужая душа – потемки. Я учитывала этот самый плохой итог и теперь посчитала, что именно так все и случилось. Четвертый, пятый день, вплоть до седьмого – я все еще ждала у входа в кинотеатр, по-прежнему лелея лучик своей иллюзии. Но чуда не произошло. Я захотела рассказать Жун Дунтяню правду, чтобы он взял трех братьев и вместе они отправились на поиски Чернолицего, но боялась, что четверо братьев подожгут дом Сяо Мо.
На восьмой и девятый дни я по-прежнему высматривала Чернолицего, спрятавшись в укромном месте в мясной лавке напротив кинотеатра. Лучше уж выносить насмешки мясника, чем попасться на глаза Большеухому Лу.
Так все и шло до десятого дня, в полдень. Я все еще наблюдала, как Хай Куй по прозвищу Актиния забивает в мясной лавке собак, как вдруг у входа в кинотеатр раздался шум. В этот день не показывали никаких фильмов. Наверняка кто-то подрался. Драки перед кинотеатром были в порядке вещей, но обычно горожане задирали сельских, меж собой дрались редко. Много лет назад шпана из Сунчжэня забила стрелку луцзяочжэньским, и как раз прямо перед кинотеатром в Даньчжэне. В то время наводнение еще не успело отступить до конца, но дело не терпело отлагательств. Вечером они собрались в Даньчжэне. Сунчжэньские прятались в бамбуковом лесу за винодельней, а жители Луцзяочжэня собирались на сельхозрынке. Народ в Даньчжэне уже почуял, что в атмосфере витает некий тревожный дух, но пока было неясно, что не так, и никто не пошел их провоцировать. Чужаки же не трогали местных. Просто одолжили поле брани, а с даньчжэньскими-то они жили в мире, по-соседски. Однако до наступления темноты никто так и не шелохнулся. Битва началась глубоко за полночь. Посреди ночи во всем городе можно было услышать звуки выстрелов и вопли. Никто в Даньчжэне не смел выйти посмотреть, даже свет не решался зажечь. Полицейские в участке также притворились глухонемыми и спали за закрытыми дверями.
Я поспешно подбежала посмотреть. Конечно же, это была драка. Жун Дунтянь прижал кого-то к земле и жестоко месил кулаками. Мужчина, упавший на землю, не сопротивлялся, а просто обхватил голову и согнул колени, чтобы защитить лицо, открыв прочие части тела, чтобы соперник ни в чем себе не отказывал. Столпившиеся зрители возбужденно кричали:
– Убей угонщика! Убей угонщика!
Велосипед Жун Дунтяня чудесным образом появился у дверей кинотеатра, целый и невредимый, стоял прямехонько, выглядел как новенький – блестящий, благородный и лоснящийся.
Какое-то время я не могла разглядеть, кого избивали. Я высматривала его лицо. Оно должно было быть черным. А на шее должен быть шрам. А на теле – остатки новобрачной радости. Однако его били и пинали ногами, и он катался по земле от боли. И наконец-то я увидела. Это не Чернолицый, это был Сяо Мо!
Я хотела броситься вперед и вместо Сяо Мо подставиться под кулаки и ноги. Но я все же струсила. Как я могла защитить Сяо Мо перед лицом стольких людей, полных праведного негодования, и Жун Дунтяня пылавшего гневом? Его глаза зажили? Он может снова ослепнуть?
– Это ты украл велосипед? Зачем украл?
Столкнувшись с таким допросом, Сяо Мо твердо сказал:
– Я украл. Мой смыло наводнением. Мне нужен был велосипед, чтобы продавать фруктовое мороженое.
Большеухий Лу стоял в сторонке, злорадствуя, и говорил:
– Этот негодяй подслушивал фильму, а теперь вот и лисапет украл. Я ж верно говорил, потом начнет насиловать, грабить и убивать, нельзя с такими по-доброму.
Жун Дунтянь утомился от побоев и чувствовал себя немного виноватым. Время от времени кто-то из зрителей пинал Сяо Мо, тем самым выражая свою праведность и ненависть.
– Отныне никто в Даньчжэне не будет есть твое фруктовое мороженое, ворюга!
Они даже плевали в Сяо Мо.
Жун Дунтянь снова и снова тщательно проверял свой велосипед и в итоге не обнаружил никаких повреждений. Он вздохнул с облегчением и злобно сказал Сяо Мо:
– Если бы хоть один волос упал с головы моего велосипеда, я б тебя как лягушку освежевал да на мясо порубил!
Сяо Мо, весь в порезах и синяках, лежал на земле, не в силах пошевелиться, словно мертвый. Его штаны снова разошлись по шву, от мотни до нижнего края штанины, и в прорехе были смутно видны его потайные части. Жун Дунтянь понял, что переусердствовал, и это могло быть опасно, поэтому поспешно удрал на своем велосипеде. Зрители побоялись нарваться на неприятности, поцокали языками и с гомоном разошлись.
На земле было жарко. Сяо Мо мог зажариться, как рыба на сковородке. Я подошла и потянула его на себя. Он с трудом сел. Весь его рот и лицо были в крови. Я достала бумагу, чтобы обтереть его. Не глядя на меня, он оттолкнул мою руку. Мне было обидно и стыдно одновременно.
Подошел Большеухий Лу, наклонился и посмотрел на Сяо Мо, не решаясь заговорить. Сяо Мо бросил на него презрительный взгляд, достал из кармана два ватных шарика, заткнул уши и снова оглох.
Сяо Мо долго сидел на земле, прежде чем собрал достаточно сил, чтобы встать. Почему он даже не смотрел на меня? Я хотела спросить, почему все так случилось? Где его чернолицый брат? Но прежде чем я открыла рот, он ушел, тяжело дыша. Его штаны были изорваны в клочья, а левая штанина и вовсе разошлась по всему внутреннему шву до самой промежности. Но он был исполнен уверенности в себе и, высоко подняв голову, похромал в сторону почты и автовокзала.