Штрафбат 999
Шрифт:
Шванеке, ловко перевязав культю ноги, вытащил свой перевязочный пакет и стал накладывать повязку на обезображенное лицо Дойчмана. Кровотечение почти остановилось. Сомнений не оставалось — Дойчман ослеп, ему с корнем вырвало глазные яблоки, раздробило нос, надбровные дуги, зато каким-то чудом не задело лобную кость и мозг, но, может, еще рана на лице и не такая глубокая, думал Шванеке, это только сразу после ранения все выглядит жутко, а потом, когда хирурги залатают и заштопают, глядишь, и терпимо…
Покончив с этим, Карл Шванеке, чуть приподнявшись, повернулся к немецким позициям и заорал что было мочи:
— Не стрелять! Свои! Не стреляйте,
Он кричал и кричал до тех пор, пока огонь со стороны траншей немцев не прекратился. После этого он крикнул:
— Прикрывайте нас! Слышите — прикрывайте!
Их стали прикрывать.
Взвалив бесчувственное тело Дойчмана на спину, он, чуть присев, подхватил оторванную голень «профессора» и, зажав ее под мышкой и пошатываясь, побежал к позициям своих. Уже на полпути в воздухе зашипела осветительная ракета, потом еще одна, еще… Он не сразу понял, что огонь прекратился. Позиции погрузились в тишину, лишь кое-где глухо хлопали выстрелы ракетниц. Вот и хорошо, нормально, а теперь не торопясь. Шаг за шагом он приближался к позициям, краем глаза видя свою странную, колыхавшуюся, бесформенную тень на снегу. Мины? Дьявол с ними, с минами, иногда ему даже казалось, что наступи он сейчас на мину, и это было бы избавлением. Он понимал, куда возвращается. Понимал, что его там ждет, но упрямо шел вперед. Несмотря на то, что почти не верил в то, что Дойчмана спасут. Может, он уже мертв, кто знает? Как и зажатая под мышкой оторванная нога. Но он пообещал ему, дал ему слово, что дотащит до своих. «Я дотащу тебя, профессор» — ведь это были его, его слова! Никто его за язык не тянул! И он дотащит его, дотащит, невзирая ни на что, живого, мертвого — неважно, пусть даже ценой собственной жизни.
У бруствера к нему бросился какой-то молодой лейтенантик. Их уже ждали двое санитаров с носилками. Шванеке сам, не позволяя им, бережно уложил Дойчмана на носилки и только после этого выпрямился.
Над Дойчманом склонился один из санитаров.
— Живой? — спросил лейтенант. Шванеке пожал плечами.
— А это к чему?
Лейтенант глазами показал на обрубок ноги Дойчмана у Шванеке под мышкой.
— Ах да! — спохватился Шванеке и положил его на носилки.
— Поймите, я не мог и ее там просто так бросить. Я его решил целиком дотащить, понимаете, всего целиком.
— Он еще жив! — доложил санитар.
— Тогда поторопитесь! — ответил лейтенант.
И спросил Шванеке:
— А откуда вы? Из какого подразделения?
— Мы — оттуда! И из 999-го штрафбата, понятно? На экскурсию нас туда отправили.
— Понимаю, понимаю, — закивал лейтенант.
Он был наслышан о трагической судьбе 2-й роты этого штрафного батальона. Пока что только один вернулся, да и то с отмороженными ногами. Оказывается, и эти двое тоже… Ужас!
— Я отправлю вас к своим. А пока что отдохните. Думаю, вы заслужили это.
Дойчмана срочно отправили куда-то через Бабиничи. Врач полевого госпиталя, впрыснув ему противостолбнячную и противогангренозную прививки, только покачал головой, когда один из санитаров вопросительно посмотрел на него.
— Оба глаза, да еще нога, — вполголоса произнес он. — Не думаю, что… Впрочем, никогда не знаешь, как повернется. Вколите ему морфий. Ампулу.
Штабсарцт центрального эвакогоспиталя также постарался побыстрее избавиться от Дойчмана.
— Вас переправят в Оршу, уважаемый коллега, в настоящий госпиталь. А там уже посмотрят, как с вами быть дальше.
Дойчман
— Что у меня с глазами и… с ногой? Помню только…
— Ногу пришлось ампутировать.
Врач изо всех сил пытался произнести эту страшную фразу как можно беззаботнее. Взяв руку Дойчмана, продолжавшего пальцами теребить повязку на голове, он положил ее на одеяло.
— Что же касается глаз, тут все не так страшно. Подправим что можно, судя по всему, глазной нерв не задет, именно это главное.
— Знаете, мне в свое время тоже приходилось лгать примерно в вашем духе, — прошептал Дойчман.
Штабсарцт пристыженно умолк.
— А что с Шванеке?
— С каким Шванеке?
— С тем, который… С которым мы вместе добрались…
— Ах вот вы о ком. Он жив и здоров, насколько мне известно.
— А его не…
— То есть?
— Где он сейчас?
— Скорее всего, среди тех, кому посчастливилось уцелеть.
— Понятно, — ответил Дойчман. — Я… — начал он и тут же замолчал.
Да и что было говорить? Шванеке дотащил его до позиций, чем обрек себя на гибель. Сколько же на его, Эрнста Дойчмана, совести человеческих жизней? Нет, он их, разумеется, не убивал — ни Таню, ни Юлию, ни Карла, но…
Неподвижно лежа на койке, он молился. Он взывал к богу, моля его ниспослать ему смерть, он проклинал его за каждое прожитое мгновение жизни, он просил его, умолял, проклинал, но без толку.
Шванеке доставили в ближайшую роту штрафбата. Это была 1-я рота обер-лейтенанта Вернера. Русские нанесли ей удар во фланг, подразделение понесло серьезные потери, но она не была уничтожена целиком, как 2-я рота Обермайера. Вернер в окно увидел, как какой-то пехотный унтер-офицер сопровождает к нему Шванеке. Вернеру уже сообщили по телефону о трагедии на ничейной полосе, и он попросил лейтенанта лично доставить к нему рядового Шванеке.
— Почему непременно лично? — недоумевал лейтенант. — Этот парень что-нибудь натворил?
— Натворил.
— Выдержки ему не занимать, должен сказать.
— Охотно верю.
— Странная вы компания, — со вздохом произнес лейтенант-пехотинец в трубку. — Так и быть, пришлю его к вам в сопровождении унтер-офицера.
И вот Вернер, стоя у окна, видел, как, раздавая улыбки направо и налево, к нему направляется рядовой Шванеке.
Из 2-й роты выжили трое: слепой, уголовник и трусишка, о котором рассказывали, что он чуть ли не пел от радости, что ему оттяпали отмороженную ногу — ведь теперь ему было гарантировано и возвращение домой и непробиваемая броня против любого призыва. Кроме того, государство выплатит ему кругленькую сумму за потерянную на фронте ногу, да и… Впрочем, фельдфебелю, строго говоря, не обязательно быть двуногим, чтобы вполне успешно изводить личный состав.
В дверь постучали.
— Войдите! — отозвался Вернер.
В хату медленно вошел Шванеке.
Завидев Вернера, он улыбнулся своей обычной улыбкой до ушей. Он даже не соизволил доложить о прибытии по всей форме, а просто стоял и скалил зубы, глядя на Вернера. Что у него на уме? Вернер поспешно отпустил унтер-офицера, доставившего Шванеке. И избегал смотреть на его заляпанный кровью маскхалат, на бурые от запекшейся крови руки. Да и физиономия была перемазана кровью.
— Я… я слышал, — внезапно охрипшим голосом заговорил Вернер, — вы проявили себя с самой лучшей стороны — вы спасли рядового Дойчмана…