Штрафбат Его Императорского Величества. Трилогия
Шрифт:
Молоденький офицер с восторженным лицом только что выпущенного из училища младшего политрука и в мундире флигель-адъютанта вытянулся во фрунт. Орел, как есть орел, разве что не двуглавый. И это плохо. В том смысле плохо, что такие энтузиасты голову кладут в первые пять-десять минут первого же боя. С двумя дольше бы прожил.
— Кто таков?
— Лейб-гвардии Семеновского полка прапорщик Бенкендорф, Ваше Императорское Величество!
И тут одни немцы. Ей-богу, если сейчас еще окажется, что он Фриц Карлович, непременно прикажу расстрелять без всякого трибунала, руководствуясь
— Бенкендорф, говоришь? А по батюшке?
— Александр Христофорович, Ваше Императорское Величество!
— Ну полно тебе, братец, не ори так, как есть оглушил. А не ты ли, прапорщик, Пушкина угнетал?
— Не могу знать!
Ну вот, ни с того ни с чего насел на человека. Может быть, это совсем другой Бенкендорф? Вполне могу ошибаться, так как еще не вполне разобрался в воспоминаниях настоящего Павла Первого. Ага, а я, получается, поддельный?
— А что ты вообще знаешь, милок?
Флигель-адъютант побледнел и стиснул рукоять шпаги. Покосился с опаской на лакеев и прошептал, почти не шевеля губами:
— Разрешите доложить наедине, Ваше Величество?
— Изволь. — Тьфу, старорежимные словечки так и лезут. — Так проводи меня.
— Соблаговолите Николаю Павловичу покойной ночи пожелать?
В груди всколыхнулось и потеплело — дома тоже Колька остался, на Покров в аккурат десять годков исполнится. Здешнему поменьше, больше чем вдвое поменьше. И вообще, расплодился я тут неимоверно, как будто другого занятия и не было. Память подсказывает — действительно не было. Или солдатиков по плацу гоняй, или горькую пей, или чпокайся. От второго матушка уберегла (старая жирная ведьма, чтоб ей на том свете сковородка погорячее досталась!), первому и третьему занятиям мог предаваться невозбранно. Вот и предавался…
Предлагают навестить сына? А почему бы и нет?
— Ведите, прапорщик, — милостиво киваю, и окрыленный флигель-адъютант лично распахивает следующую дверь.
Интересно, как можно жить во дворце, где все комнаты проходные? Надеюсь, моя спальня будет отдельной? Опять подсказка — зря надеюсь, там еще есть вход в покои императрицы. А если… хм… ладно, разберемся на месте.
Детская встретила грохотом сражения, летающими ядрами, с успехом заменяемыми подушками, атакой кирасир на игрушечных лошадках и криками няньки, судя по бестолковости и общей глупости, изображающей австрийского фельдмаршала. Впечатление подтверждал и усиливал ее забавный шотландский акцент, ставший еще более заметным с появлением на пороге моего величества. Впрочем, долго разглагольствовать у мисс (или миссис? или вообще леди?) не получилось — ловко брошенная думка свернула пышный парик на нос, а куда-то в область ретирадной части воткнулась деревянная шпага, направленная детской, но твердой и уверенной рукой.
— Папа, я убил вражеского генерала!
Поверженный оружием Николая противник не разделял восторгов юного кавалериста, но и выказывать недовольства не решался. Да, пусть помолчит, раз заколота в задницу! Не то осерчаю… и на Соловки, как пособницу английского империализма.
— Сударыня, вы свободны. Пока свободны.
Не знаю, что она услышала в моем голосе, но тут же ее кровь отхлынула от раскрасневшегося даже под толстым слоем белил лица, и дама сомлела. Да что там, натурально хлопнулась в обморок. Никакого уважения к монарху!
— Поручик, воды!
— Будет исполнено, Ваше…
Не договорил, убежал. А почему такой радостный и цветущий, будто клумба перед Домом культуры речников?
— Вот, Ваше Императорское Величество! — протягивает кувшин, а сам смотрит с вопросом и ожиданием.
— Поручик! — повторил с нажимом. Не признавать же свою оговорку? — Вода нужна не мне, а ей. Хотя постой… бездыханная мадам разговору не помешает?
— Никак нет, Ваше…
— Спокойнее, юноша, спокойнее. Давай уж по-простому, без титулования…
Не верит.
— Ну?
— Государь?
— Вот так-то оно получше. И покороче. А тетку все равно отнеси куда-нибудь… э-э-э… куда-нибудь.
— Простите, государь, но это не моя тетка.
Да, молод офицерик и жизни не знает. Сюда бы товарища капитана Алымова — живо бы разъяснил немчуре всю его родословную, особенно по женской линии.
— Выполнять! Вытравлю моду с царем спорить! Без трибунала в штрафную роту закатаю!
Покуда новоиспеченный поручик уносит няньку, можно собраться с мыслями. Можно, но не дают — Мишка ухватился за орденскую ленту и тянет ее, настойчиво просясь на руки, а Николай вскинул деревянную шпагу в воинском салюте:
— Bonsoir, papa!
— Коленька, — стараюсь, чтобы голос звучал строго, но мягко, — негоже приветствовать своего отца и государя на языке противника.
Мальчик смутился и пролепетал:
— Доброго вечера, папа. — Потом оживился: — А можно, ты тогда велишь всех учителей прогнать?
— Зачем же так?
— Но ведь все чужие языки — вражеские?
Вот оно как! Совсем малец, а выводы делает весьма правильные и полезные. Но не во всем правильные.
— Поди-ка сюда! — Присаживаюсь на низенькую софу, и дети с готовностью и охотой лезут ко мне на колени. — Нешто неучем хочешь жить?
— Я хочу царем, как ты! — насупился было Николай. — А почему тебя Павлом Первым зовут?
— Ну… в нашем роду с таким именем до меня никого не было.
— А с моим?
— Тоже.
— Значит, буду Николаем Первым! Но сначала генералом и фельдмаршалом.
— А скажи, любезный мой генерал-фельдмаршал, как же, не зная языков, пленных допрашивать?
Коля задумался, упрямо сжав пухлые губы, и объявил:
— На английский, французский да немецкий согласен. А турецкий не буду! Какие же из них враги, коли их только ленивый не бьет?
Миша заерзал, полностью соглашаясь со старшим братом, и попросил:
— Кази каску!
— Сказку рассказать? Какую же?
— Стласную.
Появившийся Бенкендорф деликатно предложил:
— Принести няньку обратно, государь?
— Не нужно, сам расскажу.
У поручика удивленно взлетели брови — видимо, репутация сумасшедшего царя получила новое подтверждение и еще более упрочилась.
— Сказку, говорите? Хорошо, будет вам сказка страшная-престрашная. Про колобка.