Штрафбат магического мира
Шрифт:
Маг оглядел стонущих людей, сосредоточенно перетягивающего руку Вакенши, упрямо стиснувшего разбитые губы Ладара.
— Идёт. Вас всего пятеро, вернуть вас назад будет не слишком сложно. Но только если ты принесёшь мох.
На поляну опустилась тишина. Прервались все стоны, стихли разговоры. Шесть пар глаз уставились на сипала: кто с иронией, кто с надеждой.
Закрыть глаза. Отрешиться от жизни и смерти, от всего, что заставляет нас любить и страдать, от боли в голове, от разбитых зубов, от надежды… Труднее всего было отказаться от надежды. Глубже, ещё в глубь себя. Туда, откуда ты пришёл и куда уйдёшь вновь — в небытие, самый главный страх и ужас человека, но для преодолевшего его — самый надёжный друг. Пустота взметнулась, освобождённая, готовясь поглотить всё вокруг — и замерла, скованная волей человека. Плотный кокон небытия охватил тело человека,
— Это вышло здорово! Ты их сделал! — Вакенши радовался, как дитя, развалившись на родной лавке в землянке штрафбата. — Они даже нас подлечили, причём по собственной инициативе, что вообще невероятно. И, кстати, те утырки, что выжили благодаря тебе, они смотрят на тебя как на бога. Так что когда вернутся Ируг с Айяром, нужно начать их гонять и брать на серьёзные задания — они теперь не подведут, пойдут не спрашивая хоть в пекло, не то что за линию фронта.
— Так, погоди. — Голова кружилась, во рту пересохло, страшно хотелось пить. Последнее воспоминание: он спускается с холма, кладёт третью или четвёртую охапку мха и убирает небытие. Затем — темнота.
— Погоди, не тараторь. Что было-то?
— А ты что, ничего не помнишь? — Вак удивился. Так ты несколько раз на вершину поднимался, словно это прогулка где-то у вас в деревне, а не сборище смертельных ловушек. Лицо белое, глаза чёрные, даже белков не было видно, и ходишь так плавно, словно летишь… А под конец последнюю охапку положил, постоял и упал. Ну тут эти заморыши — маги засуетились, подскочили, стали лечить, потом сказали, что ты просто устал, отдохнёшь и сам проснёшься. Ну и нас заодно подлатали.
— Ну гном, ну святая простота. Скорее всего, они меня усыпили и просканировали. Не знаю, что хотели найти, однако не нашли точно, иначе бы мы с тобой не разговаривали. А вас — заодно. В благородство решили поиграть, ну и подстраховались: в тот момент вы бы за меня любого порвали.
— Может, и так. — Вакенши задумался. — Но получилось всё отлично. Нас подлечили, тебя, кстати, тоже, претензий никаких, так что — отдыхаем!
— Ну уж нет! — Ладар возмущённо пихнул развалившегося гнома в бок. — Где твоя природная гномья глотка? У меня тут живот сводит, а ты бездельничаешь!
— Как ты думаешь, много народу возвращается после таких заданий? — Вак пригорюнился. — Довольствия сегодня не было, никто не рассчитывал, что мы вернёмся. Так что мне пришлось поскандалить и выбить копчёное мясо и сухари, но они быстро кончились.
Увидев возмущённое лицо Ладара, гном заржал в голос и добавил:
— Не переживай, ребята; видя, что ты такой болезный и никак не приходишь в себя, раздобыли несколько перепёлок, не иначе наладил кто-то силки ставить, сейчас дожаривают и несут. Надеюсь, и измученному голодному гному что-нибудь перепадёт.
— Ну это вряд ли. — Почуяв грядущий обед, Ладар мигом повеселел. — Когда сухпай доедал, ты о моём голодном желудке не думал?
Смех, удовольствие — прошло ещё одно испытание войной, они прожили ещё один, невероятный и сумасшедший день. Затем и правда умопомрачительные перепёлки, которых изголодавшийся штрафник ел вместе с хрящами и мелкими косточками, с удовольствием их разгрызая, чем заслужил уважительные взгляды гнома.
Блаженство продолжалось до вечера — пока из размазанного пятна портала не выпал пьяный в хлам Датим с полупустой бутылью гномьего огонька в руках. Всю сонную одурь как рукой сняло. Оглянуться по сторонам,
— Они живы?
— Ты думаешь, это всегда хорошо — быть живым? — Датим пьяно ухмыльнулся. — Думаешь, я не понимаю, что сейчас им лучше быть мёртвыми? Уже два часа, два страшных часа я не могу отдать приказ о их смерти! Выпьем!
— Ты их потерял?
— Они не вышли на заданную точку. Уже два часа, как их нет. Ты будешь пить или мне всё допивать самому?
— Это мелочи. В рейде бывает всякое. Два часа — не срок. Откуда такой мандраж?
Трясущейся рукой Датим налил себе стакан гномьего огонька, с напёрстка которого, бывало, падали и крепкие, сильные воины, лихо опрокинул в себя — и замер, прямой и обманчиво трезвый. Голос его, когда он заговорил, напоминал разбитое стекло с острыми краями, прозрачное и где-то даже красивое, но тронь — порежешься.
Маршалами чаше всего становятся не за заслуги. Родовитые предки, определяющие ребёнка на службу ещё до рождения; влиятельные знакомства, помогающие не продвигаться — взлетать по карьерной лестнице. Интриги и предательство, сплетни и протекции, случайные и тщательно выстраиваемые — вот ступени к славе, к почестям. К богатству. И только в армии, и только во время войны бывает иначе.
Ируг был «солдатским маршалом». Обедневший род, настолько бедный, что над ним даже не смеялись — есть ли смысл смеяться над нищетой древних воинов, у которых не осталось ничего, кроме чести? Удовольствия — никакого, а вот неприятностей от этих сумасшедших получить можно. Ируг был младшим в роду. Его обучал премудростям военного дела отец, гоняли по двору, тренируя до потери сознания, старшие братья, но купить ему офицерский чин или полк, чтобы поступить на службу, у семьи не было возможности. И младший, надежда семьи, пошёл служить обычным солдатом. Несколько лет, сжав зубы, он воевал на передовой, стремясь в самые опасные, яростные места, пока начальство не поняло: малыш просто не умел проигрывать. Как бы тяжело ни было, как бы плохо ни становилось, он шёл до конца, стиснув зубы и заражая своим примером окружающих. И неизменно выигрывал. Способного юнца заметили — и стали использовать. А тот воевал, одинаково легко командуя отрядом, ротой, полком. Армией. Показывая недюжинные знания, вбитые ему отцом, и отвагу, унаследованную от череды предков-воинов. Его кидали с одного горячего места на другое, им закрывали дыры, им восхищались… и ему завидовали. Слишком быстро он поднялся, слишком горд и независим был, признавая службу даже не королю — отчизне. Такого не прощают.
Однажды в их обветшалое поместье пришли подводы, гружённые продовольствием, стройматериалами, одеждой. Расторопные солдаты скинули груз посреди двора, крикнув, что это посылка их младшего сына, и исчезли. За ними, практически сразу, нагрянула королевская инспекция. Среди вещей, принадлежащих врученному Иругу под командование гвардейскому полку, оказался и сундучок с полковой казной. Пока командир мотался по передовой, нашлись умельцы, провернувшие такую операцию. Датим, считавший себя учеником «солдатского маршала», был уверен, кто именно провернул и по чьему заказу. Он рыл землю, пытаясь оправдать своего учителя, но концы были надёжно обрублены и Ируг оказался на передовой. Позже умельцы погибли: кто от случайной пули, кто от рук пьяного собутыльника, а кто и по более серьёзным обвинениям. Датим никогда не прощал своих врагов. Больше всего он боялся, что его маршал сломается в штрафбате. Но тот остался победителем и здесь. Из ничего, из крови и смерти умудрялся готовить элитных бойцов — не тех, кто хорошо дерётся, и не тех, кто кладёт врагов тысячами, — тех, кто возвращается с задания.
В разведке появились волки, способные изменить исход войны. Датим был счастлив. Одно его расстраивало: он уже несколько раз пытался перевести своего учителя в разведку. Корона сквозь пальцы смотрела на подобное: смертность в штрафбате и разведке была примерно одинакова, а пользы намного больше. Но Ируг, глубоко оскорблённый неверием короля в его честь, наотрез отказывался покидать штрафбат, продолжая выполнять нелепые, самоубийственные задания, в которых можно было погибнуть легко, глупо и практически моментально. Датим опекал учителя как мог. Узнав, что элитную роту штрафбата готовятся отправить на поля льеха, он придумал этот смешной, нелепый рейд — простой и практически неопасный.