Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на Звездные войны
Шрифт:
Минут через пятнадцать офицерский состав штрафбата собрался в командирском блиндаже.
– Товарищи офицеры! Разрешите представиться, майор Крупенников, Виталий Александрович. Назначен командиром вашего батальона взамен убывшего майора Перепелицына. Будем воевать вместе. Прошу вас представиться.
– Командир 1-й роты, старший лейтенант Петровский.
– Командир 2-й роты, старший лейтенант Заяц.
– Временно исполняющий обязанности командира 3-й роты лейтенант Свинцов.
– Командир 3-й роты выбыл в связи с ранением, – шепнул комбату капитан Лаптев.
–
Потом пошла очередь лейтенантов – командиров взводов.
– А минометчики, пульрота? – поинтересовался Крупенников.
– В каждой роте по три расчета восемьдесят вторых минометов. В каждом взводе два расчета «дегтяревых». Обычно на операциях нам добавляют тяжелые полковые минометы и пульроты в усиление. Иногда даже танки, но это уже не от нас зависит, а как там фронт решит.
– Мощно! – качнул головой Крупенников, одобрительно поджав губы. – А замполит где? Особый отдел?
– Еще вчера за пополнением убыли. У нас тут этим делом они занимаются, сами понимаете, товарищ майор.
Крупенников кивнул.
– А настроение какое у бойцов, товарищи офицеры?
– У всех по-разному, товарищ майор, – ответил комроты-два Заяц. На зайца, вообще-то, он похож не был, скорее на волка – поджарый, мускулистый с хищным блеском в глазах. – У всех по-разному. У кого-то боевое, у кого-то трусливое, кто-то равнодушен к своей судьбе…
– А чаще всего?
– Воюют все нормально, если вы об этом, товарищ майор. Самострелов у нас не бывает. За самострел в штрафбате один приговор – расстрел.
– Особист суровый?
– Обычный, – пожал плечами Лаптев. – Закон такой. Все тут кровью искупают, а самострельщика что, в тыл везти? Нет уж, пусть тут и лежит. Вот был у нас случай – немец бомбежку устроил, так три умельца под шумок друг другу задницы и прострелили. Да не просто, а через буханку.
– Через буханку-то зачем? – не понял Крупенников.
– А чтоб нагар пороховой вокруг раны не отпечатался. Так быстро всех троих раскусили. У одного пуля в кость попала и отрикошетила в живот. В санбате ее, конечно, достали, но он все одно помер. А тут еще двое с похожими ранениями. Ну, и раскололи паразитов. Сознались голубчики у особиста как миленькие.
– Шлепнули?
– За милую душу. И закопали тут же.
– А домой что сообщили?
– А вот это уже, товарищ майор, от вас зависит. Батя всегда писал в похоронках, что, мол, пал смертью храбрых в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Семьям не надо знать, что их отец шкурой оказался, они-то в этом не виноваты…
– А у нас в роте был случай, – вступил в разговор врио командира 3-й роты лейтенант Свинцов. – Во время боя один переменник себе на ноге ножом несколько разрезов сделал и под кожу осколки засунул.
– А говорите самострелов мало, – ухмыльнулся Крупенников.
– Так больше и не было, товарищ майор!
– Ну-ну… – скептически покривился комбат. – Давайте личный состав на построение. Будем знакомиться.
Майор вышел под жаркое солнце августа сорок четвертого, когда штрафной батальон уже выстроился в четыре шеренги буквой «П». Он неторопливо шел вдоль строя, рассматривая лица бывших офицеров, а ныне штрафников, и пытался понять, заглядывая в их глаза, – что движет ими? Страх? Жажда свободы? Раскаяние? Отчаяние? По своему двухлетнему военному опыту – а два года войны, как известно, стоят двух десятков лет мирного времени – он знал, что, лишь поняв этих людей, он сможет командовать ими, сможет послать их в бой не веря, но зная, что они выполнят приказ с честью. А чтобы понять их, бессмысленно листать личные дела, изучать характеристики командиров или прислушиваться к мнению замполита. Нужно в первую очередь увидеть глаза своих бойцов.
А глаза были…
Да обычные, в общем-то, глаза. Как у всех. У кого-то любопытные – «ну-ка, кого нам вместо Бати прислали?», у кого-то настороженные – «чего ждать от этого щегла в новеньких майорских погонах», у кого-то ехидные – «сегодня ты комбат, а завтра ты на моем месте», у кого-то равнодушные – «и не таких видали».
Обойдя строй, Крупенников вышел на средину плаца. Широко расставил ноги. Поправил по привычке ремень. Заложил руки за спину.
– Товарищи!
По строю побежал шепоток и смешки.
Капитан Лаптев, стоявший за правым плечом, тихо поправил комбата:
– Граждане переменники, товарищ майор…
Тот едва кивнул в ответ:
– Граждане… Солдаты! Да, я не оговорился! Раз воюете, значит, солдаты Красной Армии. Для меня, майора Крупенникова, вашего нового командира, не имеют никакого значения ваши судьбы. Мне не важно, кем вы были и почему попали сюда. Мне важно, как вы воюете сегодня. Сейчас! Чем лучше мы с вами воюем, тем быстрее вы вернете свою честь, и тем быстрее мы с вами вернемся домой. Тем быстрее закончим войну. Я видел многое. Начинал войну под Сталинградом. Верю, что ни я вас не подведу, ни вы меня. А теперь, батальон… Слушай мой первый приказ. После обеда приступить к занятиям по тактической и огневой подготовке согласно плану. Командирам рот и взводов доложить о результатах к девятнадцати ноль-ноль. Батальоооон… Смирно! Поротно… В расположения… Шагом… Арш!
Сдерживая ехидную улыбку, Крупенников сделал шаг назад, наблюдая, как переменники растерянно замялись на месте. Лишь один взвод стройно повернул направо и зашагал в нужном направлении.
– Чьи? – поинтересовался он у Лаптева.
– Свинцова бывшие. Теперь он временно на роте, взводом переменник командует. Бывший подполковник Звягин. Товарищ майор, а ведь у нас никакого плана подготовки нет. Третий день как из боя вышли. Люди отдыхали, да и у нас дел по горло было.
– Капитан, – повернулся к Лаптеву комбат. – Сейчас у нас десять пятнадцать, так?
– Так, – согласился начштаба.
– У вас два часа сорок пять минут на составление плана. А за это время, как известно, можно до КВЖД сбегать. Да… И включите в план строевую.
– Так точно, товарищ майор!
Крупенников опять поправил ремень, снял фуражку и посмотрел на солнце, утерев платком пот со лба.
«Вот лейтенанты и решили, что я зверствовать начал, – мелькнула мысль. – Когда-то и я так думал…»
Интерлюдия