Штрафбат. Закарпатский гамбит
Шрифт:
– Ты тоже – во двор… следом за этими гумозниками. – Однако заметив, как вновь белеет багровое до этого лицо катранщика, усмехнулся кривой усмешкой: – Да не боись, не трону, если, конешно, ерепениться не будешь. Короче, так! Выводи свою лошадь из стойла и запрягай повозку. Мне прокатиться кой-куда надо будет. И если не будешь поднимать кипеж, верну.
Он показал Пикадору с Пулей, чтобы те выводили гумозников на улицу, и все так же продолжая держать в руке ствол, повернулся к сжавшимся у дальнего столика катранникам*:
–
И никто уже не сомневался, что он пристрелит любого и каждого, кто осмелится нарушить его приказ.
Связав по рукам и ногам Рыхлого с его сопровождением, Волк, Пикадор и Пуля загрузили исходящих лагерным матом гумозников в легкую повозку, и Волк, сказав Пуле, чтобы тот сматывал отсюда удочки, тронул поводья лошади…
Отъехав с полкилометра от усадьбы катранщика, Волк натянул поводья и повернулся лицом к сидевшему рядом Пикадору:
– Ну что, начнем?
– А чего ждать-то? – буркнул тот в ответ.
Подошел соскочивший с повозки Мося:
– Вон там, за леском должны ждать Боцман с Шайтаном, так может, до них дотянем?
Однако «тянуть» уже было поздно. Скорый на руку Пикадор уже тащил с повозки упирающегося, исходящего матом Рыхлого и гвоздил его одним и тем же вопросом:
– Берлога?.. Где ваша лёжка? Колись, с-с-сучара, иначе…
– Да пошел ты!.. – еще не до конца врубился Рыхлый и тут же пожалел об этом.
Хлесткий, как удар кнута, пистолетный выстрел заставил его замолчать, и он уставился на красное пятно, расползающееся на груди длиннющего, как жердь, шатена, который как лежал на дне возка, так и остался лежать там, удивительно выпучив глаза.
Еще не до конца поверив в происходящее, Рыхлый взвизгнул было опять отборным матерком, однако второй выстрел заставил его заткнуться, и он теперь уже наполненными ужасом глазами смотрел на второго своего подельника, который только ногами дернулся, когда Пикадор спустил курок.
– Ты… ты чего? – взвизгнул Рыхлый.
– Следующая пуля – твоя, – пообещал Пикадор, приподнимая стволом подбородок Рыхлого. – Ну а потом уж…
Ему не дал договорить последний из троицы, которая опекала в катране Рыхлого:
– Я покажу. А этот, – кивнул он в сторону Рыхлого, – может и не знать. Мы его в городе держим…
– Хорошо, ты покажешь, – хмыкнул Пикадор. – Ну а этого… Ладно, потом посмотрим, на что он сгодится.
– Сколько сейчас ваших в берлоге? – спросил Волк.
– Ну-у, если в город никто не подался, то семеро.
Глава 12
Захватив по пути Боцмана с Шайтаном, они еще засветло подъехали к развилке, от которой наезженная колея вела на хутор Выселки.
– Что, там действительно высланные живут? – поинтересовался Боцман.
– Какое там! – отозвался рыжий. – Хозяин более чем справный, у него одних только овец штук двадцать будет, да еще свиньи и скотина в придачу.
– И как же он с таким богатством решился вас приютить? – хмыкнул Шайтан.
– А очень даже просто, – отозвался рыжий, уже согласившийся мысленно с тем, что придется как-то вживаться в новую бражку, члены которой позаковыристей его прежних подельников будут. – Хозяин того хутора родным брательником нашему гетману [90] приходится, вот и пришлось ему принять нас как своих родных. Впрочем, этот самый хозяин тоже не в пролете остается – мы ему вшивниками, бумагами, а то рыжевьем исправно за всё платим. Он, считай, уже озолотился за счет нас.
– А что, ваш гетман из авторитетных людей будет? – спросил Боцман.
– Не похоже, что из авторитетных, – буркнул рыжий. – Я бы сказал, что он из тех фраеров, которые чужими руками норовят каштаны из огня таскать. – Подумал немного и добавил как бы сам от себя: – Да и не похоже, что он зону топтал когда-то.
Боцман покосился на Рыхлого, однако тот угрюмо молчал, уткнувшись лицом в охапку залежалого сена, брошенного катранщиком на дно возка.
– Ну а ты-то чего молчишь? Или надеешься молчанкой жизнь себе купить?
– А чего мне говорить? – буркнул Рыжий. – Я – катала да и человек у них подневольный. Приказали, чтобы катал фраеров местных, я и катаю.
– Что, – поначалу вроде бы как не понял молчавший до сих пор Мося, – силком, что ли, катать заставили?
– Ну! А я тебе о чем говорю?
– А ты?
– А мне что? Мне еще пожить малость охота. Да и свой навар с каждого замазавшего имею.
– И кто ж тебя на такую вшивку посадил?
Рыхлый угрюмо молчал, и вместо него ответил рыжий:
– Да всё он же, гетман.
В том, что мукачевского каталу заставил играть на себя гетман, Мося даже не сомневался, но он знал также и то, что подобные фортели просто так не делаются. Того же Рыхлого кто-то должен был держать на плотном крючке, чтобы заставить его работать на дядю-фраера. И этот «кто-то» должен иметь довольно серьезное отношение к той же мукачевской милиции или к местному Управлению НКВД. О чем он и сказал Боцману, отозвав его в сторону.
– Я тоже об этом подумал. И выходит, что тот бандер [91] , о котором упоминал Мадьяр, сдал гетману и нашего каталу.
– Так это хорошо! – ощерился фиксатой ухмылкой Мося. – Можно будет и насчет того бандера пощупать.
– Пощупаем, но только не сейчас, – остановил его Боцман. – Нам еще до хутора добраться надо.
– Далеко еще до Выселок? – спросил Боцман, когда они вернулись к возку.
– Да, пожалуй, верста набежит.
– Значит, говоришь, всего лишь верста… это хорошо, очень даже хорошо. – Он зябко передернул плечами – первый признак накатывающего азарта, и, оскалив в хищной ухмылке зубы, произнес негромко: – У кого какое предложение?