Штрафбат. Закарпатский гамбит
Шрифт:
Однако надо было работать, его уже ждали его разведчики, положившие трех козлов, и он нырнул к окнам хозяйского дома, за которыми маячили две фигуры, мужская и женская. Судя по всему, это был старший брат местечкового гетмана и его жинка, уже проклявшая тот день и час, когда на ихнем дворе появился Богдан Дорош со своими бандитами.
Решив, что разговор с ними состоится в последнюю очередь, Боцман в три прыжка оказался под окнами дома младшего из братьев. Простенькие занавески были сдвинуты в сторону, и через стекло можно было рассмотреть всё, что творилось в доме.
Огромный, чуть ли не в полкомнаты стол, заставленный мисками с вареной картошкой, соленьями, салом и мясом, по краям стола две наполовину опустошенные бутыли с самогоном, нарезанный крупными ломтями хлеб, обглоданные кости и оплевки по всему столу. Судя по этому натюрморту, здесь гуляли давно и от пуза, празднуя какое-то событие, а может, и вообще просто так.
За столом сидели четверо молодых мужиков, в одном из которых можно было признать «пана Дороша». Белая рубашка, вполне приличный клифт, да и подстрижен он был не под «бокс» и «полубокс», как его бражники, а вполне по-европейски, что резко бросалось в глаза.
Андрей попытался было прислушаться к тому, о чем говорят за столом, однако из-за двойных стекол ничего не было слышно, но когда из-за стола поднялся Дорош и о чем-то спросил мужика, сидевшего спиной к окну, он понял, что местечковый гетман спохватился вдруг своих дубарей зачуханных, которые могли по пьяни и дел накуролесить в хозяйском доме, и тут же шмыгнул от окна к крыльцу.
– Этого я возьму сам! – выдохнул он, уже стоя на крыльце рядом с Волком, и тому ничего не оставалось, как присоединиться к Шайтану с Пикадором.
Затаив дыхание, Андрей ждал, когда же в сенях послышатся шаги Дороша, и как только тот застыл на пороге, он взмахнул рукой, и страшной силы боковой удар ребром ладони заставил Дороша хрюкнуть утробным голосом, и он стал медленно и картинно, как в довоенном немом кино, оседать на пол.
Подхватив откормленного, как боров, Дороша под руки, Андрей прислонил тяжелое, бесчувственное тело к стене и кивнул Волку, чтобы все трое поднимались в дом. Достал из-за пояса пистолет и, держа палец на спусковом крючке, распахнул дверь.
Те трое, что сидели за столом, так и не поняли, что за дядько-фраер нарисовался у них в доме, да еще с пукалкой в руке. Один из них, тот, который сидел спиной к окну, стал медленно подниматься со своего стула, как вдруг застыл на месте, и его глаза наполнились удивлением.
– Боцман?.. Но откуда?.. Ты же, слыхал, давным-давно деревянный бушлат [95] на себя примерил.
– Ага, примерил, – ощерился Бокша, лихорадочно вспоминая, где и когда он видел эту курносую рожу со скошенным подбородком. – Да только не впору он мне показался. Пришлось повременить.
И тут он вспомнил.
Декабрь сорок третьего, изматывающие бои и случаи дезертирства подписавшихся на фронт зэков, среди которых был и этот, курносый.
«Господи! – насиловал свои мозги Бокша. – Какое же у него погоняло? Что-то очень близкое к его носу… – И вновь его не подвела память. – Чайник! Чайник липецкий. Только там клепают чайники с обрезанными носиками, которые точь-в-точь смахивают своим обличьем на эту курносую рожу».
– Чайник? – удивился он.
– Ну вот, и ты меня признал, – расщерился в пьяной ухмылке Курносый.
– Но ведь ты же… братва говорила, что тебя еще в сорок третьем накрыло…
– Ага, жди! Накрыло… Не тот Чайник человек, чтобы ни за хер собачий под пули подставляться.
– Короче говоря, сделал ноги?
– Угадал, – хмыкнул Чайник, разливая по стаканам самогон. Поставил бутыль на стол и как бы сморщился, показав глазами на крестьянскую одежонку Боцмана: – Да и ты, видать, не очень-то там задержался?
– Считай, что тоже угадал. Жить-то каждому охота.
Андрей тянул и тянул время, выводя Чайника на разговор, а где-то глубоко в подсознании раскручивались события далекого уже сорок третьего года. Заснеженная высотка, на подступах к которой даже головы поднять невозможно было, осветительные ракеты, стон и крики о помощи раненых и смершевец Тукалин, поднявший роту штрафников в атаку…
Они все могли лечь на той высотке – и Тукалин, и он сам, и этот вот гнус, пожелавший, видимо, выпить за встречу, однако забитый насмерть Тукалин лежит сейчас в луже крови в сарае… и если его догадка верна…
«Господи милостивый, да неужто возможно подобное?!»
Уже не в силах сдерживать рвущуюся наружу ярость и в то же время понимая, что Чайник тут же закроется, если поймет заинтересованность неизвестно откуда появившегося Боцмана судьбой убитого в сарае смершевца, Андрей сунул ствол за пояс, как бы давая тем самым понять, что он рад столь неожиданной встрече и более не намерен пугать собравшихся в этом доме людей.
– Здесь-то как оказался? – спросил он, принимая от Чайника наполненный стакан.
– Попутным ветром прибило, – хмыкнул Чайник. – Сам-то как здесь оказался? Да еще с пукалкой в руке.
– Считай, что тоже ветром прибило. А пукалка… пукалка – это так, приехал потолковать с Дорошем, а тут вдруг такая встреча… – Он показал глазами на окончательно сломленных самогоном бандитов: – Блатные или так, фраера?
– Похоже, что блатные, недавно к колхозу прибились.
– И что, по этому случаю гулянка?
– Слишком жирно для них будет, – процедил Чайник, и на его курносом лице застыла злобная усмешка. – Спрашиваешь, по какому случаю гулянка… – Он поднял свой стакан и кивнул через стол Боцману: – Языком тренькать не буду, щас сам увидишь. Но сначала выпьем.
«Сам увидишь…» – отозвалось в сознании Андрея, и он уже знал, вернее, догадывался, по какому случаю закатили пьянку бандиты «пана Дороша».
Однако надо было дожимать Чайника до конца, и он, чуть ли не давясь самогоном, выцедил стакан до последнего глотка.