Штрафник из танковой роты
Шрифт:
— Как куму подмигнул, когда водку наливают, — рассказывал Иван Войтик. — А сам гадюка четырех моих детей сиротами хотел оставить. Испугался я. Что наган супротив винтовки? А пальцы сами на курок давят. Стрелял, сколько патронов в барабане было. У брюхо, у грудь ему попал. Расстояние-то пять шагов. А ен весь в дырьях, ползти пытается. Часы у его забрал и ножик складной.
— Чего ж сапоги не взял? — спросил я.
— Так не догадался со страху. Другой кто-то стащил.
Немцы оставили семь минометов, из них лишь один целый. Некоторые были разбиты нашими снарядами, а большинство фрицы взорвали сами.
— Знаешь, как взрывали? — спросил парень-десантник,
Еще рассказали нам, как погиб комиссар батальона, который возглавлял десант. Он повел группу бойцов добивать тягачи и убегающих немцев. Один тягач успел рвануть прочь, а две других машины ждали, когда немцы вспрыгнут в кузов. Фамилия комиссара то ли Джухов, то ли Жухов. Осетин, кажется. Гранату бросил, а она от кузова отскочила и рядом с ним взорвалась, сшибла с ног. Он поднялся, пистолет хоть и выронил, а дверцу тягача открыл и водителя за волосы вытягивать стал. Тот пихается, рычаги дергает, а комиссар его тянет. Офицер, который рядом сидел, в лицо комиссару выстрелил. Наповал.
Сержант подскочил и гранату в кабину бросил. Кабину и водителя — в лохмотья. А офицер оказался ушлый, сумел удрать. Тех немцев, которые на тягачах смыться хотели, всех побили. Двоих в плен взяли. Сержант обыскал их и повел. Они просили пощады. А сержант по-немецки командует: «Геен зи» (идите, значит). Потом с пояса, одного из винтовки как шарахнет между лопаток. Второй обернулся, заплакал, а сержант повторяет: «Геен зи!» Затвор передернул и шагов через пять, снова не целясь, в спину. Метко стрелял. Ни один, ни другой фриц не дернулся. Повернулся и пошел к своему отделению. Жестокая драка была, в плен немцев не брали.
— А тягачи? — спросил я.
— Два сожгли, остальные удрали. Гаубицу на прицепе уволокли. Хотели еще одну уволочь, но мы не дали. Наш сержант с «дегтярем» сбоку забежал и давай по кабине и мотору садить. Еще ребята подоспели. Гранатами тягач забросали. А вы, танкисты, хорошо дрались. Без танков мы бы ничего не сделали.
Вот так, с разных точек, описываю я свой второй бой. Можно сказать, что мы одержали победу. На поле боя немцы оставили кроме минометов пять разбитых и поврежденных гаубиц, два тягача, два грузовика и три раздавленные гусеницами легкие пушки. Мы насчитали сорок немецких трупов. Кроме трофейных винтовок, нам досталось штук семь автоматов. У немцев их было не так и много, как показывают в фильмах. Мы отбили три километра нашей земли. Но эту небольшую победу одержали в основном благодаря пехоте.
Наши семь танков, которые немцы разбивали один за другим, не могли сыграть решающую роль. Основную тяжесть боя взяла на себя пехота. Те восемьдесят десантников и два батальона, бежавших через поле нам на помощь. Вместе с окопами и капонирами снова рыли братскую могилу. Она показалась мне огромной. В нее уложили сто с лишним бойцов и командиров, включая нашего командира роты Ивана Лукьяновича Тихомирова и останки сгоревших танкистов.
Все тыловые повозки заполнили ранеными, они шли бесконечной чередой. Раненых сажали на передки разбитых пушек (эти передки уже были не нужны для артиллерии), легко раненные уходили, опираясь на палки и винтовки. Сколько их было всего? Даже примерно не скажу. Очень много. Ведь я только сейчас узнал, что батальоны нарвались на сильный пулеметный огонь с флангов. Все пулеметы мы раздавить не смогли.
Проводили мы и нашего механика-водителя Шарафутдинова. Единственное, что смогли для него сделать, — укрыть потеплее. Нашли две шинели и накрыли его. Сержант пришел в себя и попросил:
— Ивану Лукьяновичу хорошего водителя подберите… он лихой. Ему мастер нужен.
— Подберем, — ничему не удивляясь, заверили мы.
Иван Лукьянович Тихомиров, наш ротный, на глазах у Шарафа погиб. Видно, тяжелая у сержанта контузия была. Ничего не помнил. Дальнейшая судьба Шарафутдинова мне неизвестна. В хорошее мало верится. Сколько нас уцелело, кто осенью сорок первого воевал? Единицы.
Мы заняли новые позиции, а связной, примчавшийся из штаба дивизии или корпуса, привез приказ: «Держаться. Без команды не отступать». Такие приказы наши части получали каждый день, а то и по два-три раза. Выполняли или по крайней мере старались выполнять. К сожалению, вместе с приказом не прислали ни боеприпасов, ни еды.
Думаю, что к тому времени в полку, которым спокойно и разумно командовал похожий на Дзержинского полковник Урусов, осталось вместе с тыловиками не более пятисот-шестисот человек. Почти все интенданты, писари пополнили состав понесших огромные потери рот и взводов.
Азарт боя, оживленные рассказы о том, как мы врезали гадам, уступили место усталости, голоду и желанию спать. Мы вслушивались в гул артиллерии, доносящийся то слева, то справа, а часто за спиной, в тылу. Сразу в несколько сторон была выслана разведка: грузовик, несколько конных и два мотоцикла. Им также дали задание привезти из ближайших сел продовольствие.
Наши два уцелевших БТ стояли в неглубоких окопах, поближе к редким деревьям. Вокруг них сбились и безлошадные танкисты. Иван Войтик переквалифицировался в пулеметчика, сняв со своего разбитого, а потом сожженного танка пулемет «Дегтярева». Теперь мы уже были не засада или резерв, а боевая единица полка: два танка и десяток пеших танкистов, которым предстояло оборонять участок с полкилометра шириной.
Понемногу, один за другим, мы заснули. Сон был недолгий. Опять налетели «Юнкерсы-87» в сопровождении истребителей. Позиции на новом месте толком не оборудовали, да и место, не считая редкого березняка и кустарника, было открытое. Снова посыпались бомбы, в том числе огромные пятисоткилограммовые. Сбросили несколько контейнеров с мелкими осколочными бомбами. Они рвались десятками, а вспышки и треск напоминали фейерверк. Только довольно жуткий. Осколки летели вниз дождем. Накрыло целый взвод. Я видел «максим» с расчетом, попавший под взрыв такой бомбы. Кожух пулемета был изорван в клочья, казенник разбит. Расчет, пытавшийся укрыться на дне окопа, так и остался лежать. Им досталось осколков не меньше, чем пулемету. Даже винтовки были сплошь во вмятинах, с расщепленными прикладами.