Штрафники на Зееловских высотах
Шрифт:
Наличие полновесного наводчика позволяло освободить от этих функций командира танка. Это позволяло ему целиком заниматься руководством ведения боя. Потому именно в таких, 85-х модификациях «тридцатьчетверок» предпочитали воевать командиры танковых рот и батальонов.
Стало понятно, откуда брались такая быстрота и маневренность. Прошли в одиночку через весь фольварк, без оглядки на поддержку вступили в бой с целой сворой отборных особей из гитлеровского зверинца. Конечно, поддержка в лице штрафников тоже чего-то
И не скажешь, что парни – безбашенные, башня-то – вот она. Но элемент бесшабашности присутствует. Взять хотя бы этот приоткрытый люк. Только теперь Аникин заметил, что защелка люка была прихвачена к крюку на башне солдатским ремнем, за счет этого и удерживалась в приоткрытом положении.
Это что они, посреди боя решили проветрить отделение управления? Открыли башенный люк на манер форточки? Во дают танкисты. Вражеские «пантеры» и прочие «носороги», или, как говорит Шева, – «навуходоносоры», тут на них клыки и когти точат, с твердым намерением их расколошматить к едреней фене, а они помещение проветривают…
Бойцы почти одновременно подобрались к танку. Шевердяев первым вскочил на броню. Каблуки его сапог застучали по броне. Ухватившись за десантную дужку, он ловко взобрался на корпус и, перейдя на корму, припал к холодному основанию башни, заглянул в люк. Громкий хлопок пистолетного выстрела вырвался из люка наружу. Шева успел отпрянуть от люка. Матерная ругань изрыгнулась из его глотки вместе с криком боли. Правой рукой он схватился за левое ухо.
– Черт!.. Черт!.. – кричал он, корчась возле башни.
Аникин уже был на броне, рядом с Шевердяевым. Тот все не отпускал грязную ладонь от лица.
– Ранен?!. – во весь голос спросил его Андрей, пытаясь отнять руку от головы Шевердяева.
– Не стреляйте!.. Свои!.. Не стреляйте!.. – тут же прокричал он, приблизившись к люку. – Черт вас побери, свои!..
– Какого черта!.. – донеслось из люка, как из глубокой металлической бочки.
– Танкисты!.. Это старший лейтенант Аникин, взвод штрафников… – прокричал Андрей.
– Жить надоело?! Куда прешь без спроса!? – долетело сквозь звонкий металлический лязг и рев.
– Не слышу… – мотая головой, проговорил Шевердяев. – Вот черти полосатые… Начисто левое ухо мне вынесли… Горит вся левая сторона…
XXXV
Аникин бегло осмотрел его. Пахло паленой кожей. Раскаленные пороховые газы обожгли шею и ухо бойца, оставив черный след на шапке-ушанке.
– Эк тебя обшмалили… братушки бронебашенные… – сочувственной скороговоркой проговорил Андрей. – Глаз цел?
– Да вроде как… – с неистребимым озорством вдруг выговорил Шевердяев. – Причем небо в алмазах… В ухо – будто кол забили…
Башня стала стремительно вращаться влево, чуть не скинув обоих штрафников на землю. Андрей, поневоле уцепившись за крюк, приваренный к торцу башни и обмотанный солдатским ремнем, снова просунул голову в отверстие между башней и люком. Внутри его встретила кромешная темнота, в которой вдруг проклюнулись две белых точки. Белки глаз!
– Вы мне чуть сержанта не угробили! – крикнул в эти белки Аникин.
– Сами на рожон полезли… – сердито огрызнулись белки и тут же отходчиво добавили: – Лейтенант Каданцев…
Тут же белки потухли, и зычный голос офицера-танкиста прокричал кому-то, не видимому сверху:
– Плавней наводи, Славик… Хорош!.. Бронебойным заряжай…
– Убираться надо, лейтенант… – крикнул ему Аникин.
Две симметричные белые точки снова появились, будто капли молока посреди черноты.
– Это твои архаровцы нашу задницу прикрывали? – прокричал он и, не дожидаясь ответа, добавил:
– Хорошо воюете, штрафники… Здорово нас выручили. А то эта немчура с «фаустами», как тараканы, – из всех щелей лезут…
– Эй, лейтенант, не слышишь?! – попытался перебить танкиста Аникин. – Вылезайте… Свежие немецкие танки сюда прут… Вас зажгут в любой момент.
Или танкист делал вид, что не слышит, или действительно совершенно оглох от непрерывной стрельбы.
Он как ни в чем не бывало продолжал отдавать команды своим подчиненным, силуэты которых еле-еле стал различать Аникин.
– Не зажгут… – уверенно ответил танкист. – У нас топливо закончилось. Весь дизель к чертовой матери на этот хутор израсходовали… И снаряды на исходе. Еще с ящик фугасных и горсть бронебойных…
– Башнера моего ранило… – сообщил вдруг Андрею лейтенант. – Но терпит… Так, Славик?
– Так точно, товарищ командир… – раздался бодрый молодой голос из башни, откуда-то слева.
– Механика, сержанта Васю Романенко, убило… Эх, как умел с машиной управляться!.. Слушалась его, как миленькая… – как будто в задушевной беседе, перечислял танкист. – Стрелок, Прошка, контужен… Славика вот – осколком… А люк закрыть нельзя. Прожгут кумулятивным, и всем нам – крышка… К тому же дышать тут нечем. Железнов, заряжающий наш, уже раз чуть не вырубился. Пороховых газов надышался. А еще Железнов называется!.. Так что мы чуть прикрыли, чтобы крошки сивнцовые сюда не залетали. А так – ничего, приятно работать с открытой форточкой…
Аникин в третий раз изо всех сил прокричал танкистам, что надо уходить. Его слова заглушил очередной взрыв. Комья земли застучали по броне.
– Ого… неужто град пошел… – прокомментировал голос из башни. – А ну-ка, Баклин, вдарь им… У меня такой заряжающий… Ого-го! На весь фронт один такой! Верно, Баклин?
– Скажете тоже, товарищ командир… – пробормотал другой голос, постарше.
– А ну, Баклин. Покажи класс! Объясни фашисту, что такое град со снегом… Держись, штрафная…