Штрафники против гитлеровского спецназа. Операция «Черный туман»
Шрифт:
– Ну да, – тут же отреагировал Дальке. – Я это слышал не раз. Но когда все начиналось, они приходили, когда от нас оставались фрагменты тел, которые невозможно было даже опознать.
Ефрейтор начал раздражать даже Балька. Что ему нужно? Ему отменили очередной отпуск? Всем отпуска отменили. Бальку тоже. Ожидается наступление русских. И ударить они могут на любом участке фронта в любую минуту. Дальке не унимался:
– Там настоящая оборона. Там настоящие солдаты Великого рейха. Там настоящее оружие. И настоящий коньяк. – Он выложил очередной кирпичик влажного дерна и усмехнулся. – Последнее – действительно верно. Чем глубже в тыл, скажу я вам, тем выше качество выпивки. Жратвы тоже. Ставлю пятьсот русских рублей – в Омельяновичах пьют неразбавленный ликер и настоящее
– Если я поставлю столько же, то как мы узнаем, что это не так?
– Пока мы будем отрывать окоп, – ухмыльнулся Дальке, – Мит туда сбегает и посмотрит.
Все засмеялись. Смеялся и Мит. Однажды он пожаловался Бальку, что над ним смеется весь взвод. Как непосредственный командир, Бальк поинтересовался, что пишут его солдату из дома, каково у него настроение. И тот сразу выложил свою печаль. Он-то, старожил Восточного фронта, понимал, что взвод посмеивался не над беднягой Митом. Глядя на толстые линзы его очков, которые во взводе прозвали «прицелами Мита», на то, как мешковато сидит на нем форма, как несуразно торчит на его узкой голове стальной шлем (германский стальной шлем, который каждого немца, пусть даже ни разу не державшего в руках винтовку, сразу делает солдатом!), как держит он в руках свой «маузер», все они, и Бальк в том числе, думали вовсе не о Мите. Мит оказался в общем-то неплохим парнем, верным товарищем и терпеливым солдатом, хотя у него не все еще получалось. Они со злой тоской понимали, что дела у Великого рейха плохи. Конечно, все резервы сейчас были брошены на юг. Там Манштейн из последних сил пытался выправить положение и не допустить катастрофы. Здесь, в центре, они это сделали осенью прошлого года. Тогда русские хлынули из-под Курска и Орла, с ходу переправились через Днепр и Десну. Но здесь, в белорусских болотах, они их кое-как остановили. Отбили их атаки, которые в первое время иваны вели постоянно и по всему фронту. Старики вспоминали первую зиму на Восточном фронте. Тогда, говорят, было то же самое. Иваны ротами лезли на пулеметы. За несколько минут атаки по взводу оставляли в снегу перед какой-нибудь деревней, а спустя час-другой повторяли точно такую же фронтальную атаку, даже не подавив пулеметы. Было такое впечатление, что их командиры и генералы разучились воевать. Всю зиму они изматывали иванов в позиционной обороне. Таков был приказ. И это получалось. Правда, позиционная оборона тоже стоила немалой крови. Бальк снова вспомнил своих товарищей. Русские иногда прорывались, вклинивались в их оборону одним-двумя стрелковыми батальонами и до десятка легкими танками, и это приносило новые огромные потери. В дело вступал ударный полк, стоявший во втором эшелоне именно для такого случая, быстро восстанавливал положение, отгонял русских назад, на линию их окопов. А они начинали убирать и хоронить убитых, расчищать завалы, ремонтировать блиндажи и землянки.
И вот на замену им, прошедшим Ржев, Вязьму и кровавое стояние под Жиздрой и Хвастовичами, прислали очкарика Мита.
– А ты смейся вместе со всеми, – посоветовал ему Бальк. – Вот увидишь, они тут же прекратят.
Мит неуверенно пожал плечами. Видимо, он думал, что это всего лишь очередной подвох старика. Но в первый же день проверил совет заместителя командира взвода и с радостью обнаружил, что правило действует.
– Вот видишь! Ты становишься настоящим солдатом! – сказал ему Бальк и весело хлопнул новичка по плечу, так что «прицел Мита» подпрыгнул на его носу.
Теперь Мит терпеливо тащил станок для «сорок второго». Нелегкая и достаточно неудобная в пути штуковина. Вместе со всеми он отрывал окоп и иногда всматривался через свои линзы в сторону иванов. Оттуда, из-за болота, слышались иногда какие-то чавкающие звуки, словно по болоту ходил великан, медленно переставлял свои огромные ноги-ходули, с трудом вытаскивая их из трясины. Вода отражала звуки, и они носились над разливом, эхом раскатывались на многие километры. Бальк уже предупредил их, чтобы соблюдали тишину и осторожность. Предупредил еще в дороге. А когда подошли к протоке и впереди показалась коса, живописно обрамленная вековыми соснами, он повторил свой приказ.
– Мит, – усмехнулся Райгер, покосившись на третьего номера, – посмотри в свой прицел, что там делают иваны? Не вздумали ли они переправляться?
– Нет, – простодушно ответил Мит. – Они тоже отрывают окопы. Их там очень много, не меньше роты.
Иванов на той стороне стало больше, отметил про себя Бальк. В этом нет ничего хорошего вообще, а для них, сидящих своим карликовым гарнизоном на хуторе и в его окрестностях, тем более. Русские усиливаются. На юге они оттеснили наши войска почти на тысячу миль, здесь, в центре, на триста и более. И они все время продолжают атаковать. Одна надежда на то, что Сталин ударит южнее. Но тогда их танковый клин повернет к Балтийскому морю, и все они, находящиеся сейчас здесь, окажутся в гигантском «котле». В любом случае время тишины на их участке фронта заканчивается. Но что лучше? Оказаться в этом «котле» или быть раздавленным танковыми гусеницами прорыва?
– Зачем мы взяли эту штуковину? Ты думаешь, нам придется стрелять? – И Дальке пнул ногой Schpandeu, толкнул Райгера, как будто он его притащил сюда и заставил отрывать окоп в сырой, еще не просохшей и потому неуютной чужой земле.
– Помолчи и перестань портить воздух.
Дальке только рассмеялся в ответ. Немного погодя он отшвырнул в сторону лопату и сказал:
– Вот прижмут иваны, и будем тут, в этом сраном окопе, гадить. Каждый в своем углу. Что ты тогда скажешь, приятель?
Ему никто не ответил.
– Тогда возможность облегчиться в своем окопе покажется великим благом.
По тому жесту, которым первый номер Schpandeu откинул в сторону свою лопатку, можно было догадаться, что ее владелец считал свою работу выполненной. Он закурил. Курил медленно. И смотрел на своих товарищей. Во взгляде его было то дикое выражение, которое взвод знал, как один из своих изъянов. Дальке хотелось над кем-нибудь покуражиться. Но никого подходящего он не видел. Мит был слишком банальной мишенью. Да и жалкой. А сила злобы пулеметчика Дальке была значительно выше. Наконец он докурил свою «Юно» и отвернулся. И ни с того ни с сего, что с ним иногда тоже случалось, брякнул:
– Ненавижу офицеров.
Бальк вначале решил, что он провоцирует своего второго номера. Но в следующее мгновение Дальке начал развивать свою мысль в его сторону:
– Арним, не дай утопить себя в этом дерьме. Ты и не почувствуешь, как оно поступит к тебе со всех сторон. Лейтенантский мундир, дружище, – наживка для дураков. Или ты решил забыть свой университет и сделать военную карьеру на фронте? Надеюсь, ты не настолько глуп, господин унтер-офицер! – по обыкновению рявкнул он напоследок, напирая на «офицер», и надолго умолк.
Он еще что-то бормотал в своем углу на охапке сосновых ветвей, источающих вязкий и по-весеннему молодой запах смолистой хвои, пинал свой Schpandeu, но несильно, чтобы ненароком не повредить свое оружие. Потом затих, и уже через минуту все услышали его храп.
– Чертов придурок, ведет себя так, как будто он здесь главный. А на сто миль кругом на одного ивана. – И Райгер в отместку довольно грубо пнул его ногой и отшвырнул с середины окопа ногу своего первого номера. Тот совершенно не отреагировал на удар товарища, даже храпеть не перестал. Вначале храп Дальке робкими камешками посыпался из распахнутого рта, пахнущего табаком и луком, но вскоре он сменился более мужественными раскатами, и от него задрожала молодая растительность, окружавшая окоп.
– Скотина, – снова сказал Райгер, устанавливая треногу для пулемета. – Ему просто не хотелось подчищать окоп и возиться с «сорок вторым». Вечно разыгрывает дешевый спектакль вместо того, чтобы честно признаться, что мечтает стать фельдфебелем. Или хотя бы штабс-ефрейтором. Мит, ну что ты там возишься, старина, – позвал он третьего номера, – давай сюда пулемет. А то он своими копытами сорок шестого размера приведет его в негодность. Угол стрельбы пускай устанавливает сам. В конце концов это его обязанность. – И, посмотрев по сторонам, сказал: – А почему у нас так мало патронов?