Штрафники Сталинграда. «За Волгой для нас земли нет!»
Шрифт:
Воронков, подтянутый, сменивший прожженные штаны на новые, сидел в блестящей портупее, с медалью «За отвагу» на груди. Из остальных боевую награду, орден Красной Звезды, имел лишь Елхов. Под треск взорвавшейся вдали мины налили водки и выпили. Санитарке Маше не нравилось соседство старшего политрука. Он словно обволакивал, подчинял ее. Вложил в пальцы кружку с водкой, протянул еду, вкус которой она совершенно не почувствовала, а спустя короткое время снова наполнил кружку.
Повод имелся. За удачно проведенный бой Елхова наградили орденом
– Кушайте, Маша, – собрал всю свою деликатность заводской оголец Костя. – Отец, бывало, нахлебается лишка, так он горячей кашей закусывал. За обе щеки наворачивал, а потому трезвел быстро.
Костя вежливо вытер и без того чистую ложку о рукав и подал санитарке. Маша ему нравилась, да и возрастом она была старше его на год, не больше. Маша казалась красивой и недосягаемой. От трогательных неразделенных чувств Костя снова вздохнул и напомнил:
– Кашу на смальце жарил и три луковицы очистил. Лук, он полезный.
Воронков пытался рассказать анекдот, но у Маши звенело в ушах от выпитой водки, юмор не доходил. Кубышка Тоня слушала Елхова и чувствовала, как громко колотится в груди. Надым подсмеивался над любовными парами, предложил перекур, чтобы девушки пришли в себя. Видя, что Воронков упорно не отстает от Маши, нахально перебил его:
– Тут вас письмо от жены дожидается.
По неписаным законам мужской солидарности такие вещи недопустимы, но Елхов засмеялся первым, подхватила смех Тоня и погрозила Воронкову ложкой, с которой слизывала сгущенку. С усилием усмехнулся и Воронков.
– Эко ты меня поддел, Афанасий! И сказать нечего. Отбивают у политрука красивую соседку – все средства хороши.
Он приобнял Машу за плечо, давая понять, что прозвучала всего лишь шутка, а единственный настоящий кавалер для девушки – это он, старший политрук отдельной роты. Остроумный, грамотный, умеющий развеселить девушку, как никто другой. Маша съежилась, Костя Гордеев шумно засопел у печки, а бледный, с отросшими пепельными волосами Маневич хрипло засмеялся:
– Хватит тискать девчонку, ну, ей-богу, противно. Она не знает куда от тебя деться.
Маша отодвинулась ближе к Надыму. Чтобы прервать неловкую паузу, Афанасий рассказал неприличный анекдот, громко посмеялся и незаметно поменялся местами, таким образом, чтобы Маша оказалась между ним и Сергеем Маневичем. Разговор пошел веселее, Тоня строила глазки Елхову и называла его Степа. Надым рассказывал историю о судьях и прокурорах, ругал тех и других, затем предложил выпить за дважды орденоносца, товарища Елхова Степана Матвеевича.
– Из всех командиров и начальников вас больше всех уважаю, – от души объяснял Надым. – Скажем, в нормальной зоне вы бы держали шишку и смотрели за порядком не хуже бывалого пахана… Справедливость, она везде ценится, и товарищ наш Сталин верно оказал доверие оступившимся людям.
Он запутался в слишком сложном предложении и закончил просто:
– За товарища Сталина! За товарища Елхова. Ура!
Маша больше не пила водку, а отхлебывала крепкий чай, который ей принес Костя Гордеев. Теперь он ревновал девушку к Сергею Маневичу. Хорошо знакомый с ротными делами, он знал, что Маневич тоже женат, но история у лейтенанта непонятная, то ли живут с женой, то ли нет, во всяком случае писем давно нет.
– Высокий тост поднимаете, товарищ Надым, – негромко обронил Воронков.
Политрук умел крепко выпить, но держал себя в руках. Сейчас он говорил очень спокойно, но без труда угадывалось, он готовится воткнуть шпильку штрафнику Надыму, которого незаслуженно возвысили, посадили за один стол с командирами, а он несет что-то несусветное, не подобающее по рангу. Ссора из-за молодой санитарки Маши грозила перерасти во что-то большее. Вдалеке простучала пулеметная очередь, и Елхов мгновенно воспользовался поводом:
– Воронков, Маневич – немедленно проверить.
– Есть, – преувеличенно четко козырнули оба.
– Маневич, обойдете посты и доложите о результатах. Старший политрук Воронков, оставайтесь с саперами до конца минирования.
При этих словах Надым и Маша переглянулись. Сначала ухмыльнулся новый старшина, следом неуверенно заулыбалась санитарка. Немногословный лейтенант ей нравился и скоро снова вернется в блиндаж.
– А Елхов-то, молодец, – шепнула ей на ухо Тоня. – Ловко он отшил политрука. Я слышала, кадр еще тот. К каждой юбке липнет. А Серега Маневич не такой, смотри, не упускай.
– Все они такие, – неопределенно заметила Маша, но возвращения Сергея ждала с нетерпением.
Под ногами снова позвякивал лед. Подмораживало быстро. Ракеты взлетали справа и слева, тени скользили по черной земле, которая со дня на день ждала снега. То, что немцы предприняли за день всего одну вялую атаку, говорило об истощении сил. Наступление шло почти без перерыва с июня, два месяца не стихали бои в Сталинграде. По сведениям разведки, оборону на южном фронте города занимали второстепенные тыловые части, проходящие формировку, румынские батальоны, татарская конница, спешенная и сильная в ночном бою.
Посты не дремали. Непонятно, насколько реальным был приказ Елхова расстреливать на месте любого заснувшего на посту, но люди воспринимали его буквально. Безудержная атака в лоб, унесшая жизни двух третей личного состава роты, осталась позади, надо еще немного потерпеть, скоро всех отведут в тыл и вернут в свои подразделения.
Дежурные пулеметчики, и с нашей и с немецкой сторон, обменивались короткими очередями. Не потому, что жалели патронов, просто слишком длинная очередь давала возможность прицелиться снайперу и пустить пулю прямо во вспышку. Маневичу предстояло идти на крайний правый фланг, где располагался взвод Феди Колчина.