Штрафники Великой Отечественной. В жизни и на экране

Рубцов Юрий Викторович

Ну, прямо по Ильичу: превратим войну империалистическую в войну гражданскую. Правда, в реалиях 1941—1945 гг. претворение в жизнь этою ленинского тезиса означало открытие фронта гражданской войны за спиной Отечественной. Но автора это вполне устраивает, он и имя нового лидера постбольшевистской России знает. Кто бы это был? Не поверите — Власов ^{1} . Вот вам и обещанный Гавриилом Харитоновичем «особый взгляд».

И таких опусов сегодня пруд пруди. Люди, требующие «нового прочтения» истории войны, самоуверенны, агрессивны, претендуют на открытия, хотя, как правило, ни ранее неизвестных фактов не приводят, ни поиском аргументов себя не затрудняют. Зато не скупятся на самые нелепые упреки, обвиняя тех, кто не согласен с ними, в репродуцировании сталинистских концепций.

Кто

спорит: болевые точки войны еще кровоточат, их надо врачевать истиной, и историки многое делают для этого. Хотя, наверное, не все и не так глубоко и основательно, как можно и должно делать. Но, сдается, в этом-то как раз наши оппоненты не заинтересованы. Не научного поиска истины, а покаяния ждут они от нас. Бесконечного и унизительного покаяния, уничижения, втаптывания в грязь всей отечественной истории и особенно памяти о войне. «Новопрочгенцы» делают вид, что прицеливаются в коммунизм, а на самом деле, переиначивая известное выражение философа Александра Зиновьева, и метят, и попадают в Россию. Знают, что сегодня священная память о Победе едва ли не единственная скрепа, воедино стягивающая весь наш народ от мала до велика, не дающая ему распасться по поколениям, по национальности, по вере, по территории.

Было бы удивительным, если бы наши оппоненты забыли о таком средстве информационной борьбы, как телевидение. Стоит только представить, как миллионы людей одномоментно садятся к телеэкранам и вкушают бог весть какую «духовную» пищу, и сразу понимаешь, что по своему воздействию на умы людей с TV ничто не может сравниться.

Парадокс (а может, наоборот, примета?) нашего времени состоит в том, что телепрограммы, фильмы, ток-шоу (вроде «Культурной революции» Михаила Швыдкого с его настойчивыми поисками «русского фашизма»), исполненные в жанре фольк-хистори [3] , производятся на бюджетные деньги и демонстрируются по государственным телеканалам. Далеко за примерами ходить не надо: ВГТРК отпустила на производство «Штрафбата» 2,2 млн. долларов ^{2} . Не из средств ли, выделенных Российским оргкомитетом «Победа» на празднование 60-летия разгрома фашизма?

3

Так принято обозначать совокупность квазинаучной литературы по истории, авторы которой далеки от профессиональных занятий исторической наукой и отстаивают необходимость коренного пересмотра модели всемирной и отечественной истории, сложившейся на основе фундаментальных научных исследований. При этом историческая наука подвергается такими авторами агрессивной критике, читателя всячески убеждают, что историки-профессионалы несостоятельны в своем ремесле и склонны к умышленным фальсификациям. Это — не наука, не популярная история, выполняющая просветительскую функцию, а злая пародия на исторические труды, несущая огромный вред историческому здравомыслию людей. — Валодихин Д., Елисеева О., Олейников Д. История России в мелкий горошек. М., 1998. С. 8—9; Они же. История на продажу. Тупики псевдоисторической мысли. М., 2005. С. 10-11.

Дурной пример заразителен, в указанном жанре сегодня творят многие из тех, кто причисляет себя не только к писателям-историкам, но и к кинематографическому и телевизионному сообществу.

Вот мы и подошли к «Штрафбату». Не собираемся разбирать художественную сторону картины, остановимся коротко на «творческом» методе ее авторов — сценариста ЭЛ. Володарского и режиссера Н.Н. Досталя. Даже бегло перечисленные отступления в телесериале от того, что было в действительности, понять (и оправдать) трудно: в одном штрафбате собраны бывшие офицеры, рядовые солдаты, уголовники, политические, здесь же воюет, не снимая рясы, священник, зверствует «особист», штрафники добивают собственных раненых, «братаются» с немцами, бесконечно ведут разговоры, в которых безнаказанно поносят власть, и т.д. и т.п.

Зачем это все? Какие подлинные, а не измышленные драматические коллизии складывались на фронте, в реально существовавших штрафных частях! Судьба, скажем, офицера-орденоносца, еще вчера командовавшего полком, а сегодня идущего в атаку рядовым, либо летчика-истребителя, приземленного приговором и направленного в пехоту, сама по себе настолько драматична, предоставляет художнику такой простор для творческого осмысления, что отрываться от правды, от действительности

ему совершенно ни к чему. Перестали быть секретными и документы, касающиеся штрафных частей и заградительных отрядов, а это подлинный кладезь самых невероятных историй. Не надо ничего придумывать, лишь добросовестно покажи все, как было.

Но нет, авторы предпочли «свой» взгляд. Не верится, что столь опытные кинематографисты не увидели, какой драматургический материал на самом деле у них в руках. О том, что при этом они выполняли чей-то идеологический заказ, думать не хочется.

В многочисленных интервью они частенько ссылались на свое право на художественный вымысел. Такое право у них никто не отнимает. Наш спор идет, в сущности, вокруг одного вопроса: кино делалось с соблюдением исторических реалий или это — фольк-хистори, вроде голливудского «Спасти рядового Райана»? Если последнее, то говорить не о чем.

Но если «Штрафбат» — серьезное кино, а именно на этом настаивают авторы фильма и их союзники, то в таком случае вымысел не может переходить в безудержные фантазии. Бесспорно, условность в искусстве — вещь обязательная. Но, извините за банальность: о чувстве меры забывать негоже. Если, к примеру, в театральной пьесе действие происходит во время утиной охоты, то зрителю не придет в голову требовать, чтобы камыши и озеро были настоящими, а не нарисованными на заднике. Такую меру условности он принимает спокойно. Но если в той же постановке декорации на сцене будут изображать, скажем, космический пейзаж, то это ничего, кроме недоумения, вызвать не может.

Соблюдения необходимой меры условности мы, зрители, вправе ждать и от «Штрафбата». Важно и то, какой цели она, условность, служит. Глубже раскрыть тот или иной образ, достичь

наибольшей убедительности — это одно. Но, как видно, у авторов фильма есть и другое соображение. Достаточно почитать их интервью — и не остается сомнений, для чего еще они отстаивают право на «художественный» вымысел.

Э.Я. Володарский, чтобы доказать любимый им тезис о советских военачальниках-«мясниках», говорит: Красная Армия потеряла при взятии Берлина — 600 тысяч, а Будапешта — 200 тысяч ^{3} . На самом же деле безвозвратные потери в Берлинской стратегической наступательной операции составили 78,3 тыс., а в Будапештской — 80 тыс. человек ^{4} . В этом сознательном превышении и без того немалых утрат в несколько раз (именно сознательном, поскольку познакомиться с научными подсчетами потерь сегодня не составляет труда) видится крайний цинизм автора! Чем в таком случае он лучше тех, кого уличает в пренебрежении человеческими жизнями, если для него самого неважно: сотня тысяч людей туда, сотня тысяч — сюда.

Откровенно раскрыл свой творческий замысел и Н.Н. Досталь: «Штрафников, как пушечное мясо, бросали на самые опасные, самые неприступные участки обороны немцев. Выбора у них не было — впереди их косили немцы, сзади — заградительные отряды НКВД, специально созданные для того, чтобы стоять за штрафными частями и останавливать их пулеметным огнем. Вот о такой войне мне и захотелось снять фильм» ^{5} .

Что ж, о «такой» войне и снял.

20, 30 лет назад нереально даже представить появление подобных фильмов. Было живо и активно действовало фронтовое поколение, не позволившее бы говорить о событиях прошлого таким вот образом. Сегодня фронтовикам — а год рождения последнего призыва, участвовавшего в боевых действиях, 1926-й — не менее 80 лет. Их осталось мало, и они, увы, уже давно не определяют высоту нравственной планки в обществе. Ни ветераны уже не могут сказать твердое «нет», ни общество в целом не отличается былой взыскательностью. Тем более, что правда, совесть ценятся сегодня куда ниже пресловутой «свободы творчества», нередко оборачивающейся вседозволенностью.

Авторы фильма, конечно, не могли не понимать, что их, естественно, спросят о консультантах, без которых снять фильм о давно минувших событиях сложно. Н.Н. Досталь в том же интервью газете «Труд» нашел выход из щекотливого положения, объяснив, что, во-первых, «Володарский встречался и беседовал кое с кем из оставшихся в живых штрафников. Но готовый фильм мы все же не успели им показать: они, к сожалению, до этого дня не дожили», а во-вторых, «военных консультантов у нас практически не было потому, что, предвидя возможные к нам претензии, мы никого не хотели подставлять, решили всю ответственность взять на себя». Вот так, оказывается, поберегли старых людей. Добавим, заодно и себя избавили от возмущенной критики фронтовиков.