Штрафники. Люди в кирасах(Сборник)
Шрифт:
Где-то около Перми погода испортилась, и эшелон несся куда-то в промозглую неизвестность под грубоватые шутки, смех и сонное бормотанье штрафников. Изредка останавливались на неизвестных разъездах, пропускали поезда с большими красными крестами на стенах вагонов, и вновь разгонялись сквозь моросящую слякоть и свист ветра.
После Свердловска, когда повернули на Пермь, а затем на Киров и Котлас, стало ясно, что направляются они на северо-запад: то ли под Ленинград, то ли в Карелию или под Мурманск, в Заполярье. Но говорили почему-то больше о Ленинграде, особенно после остановки
Появились и первые очевидные признаки приближающегося фронта: светомаскировка, разрушенные станционные здания, валявшиеся под откосом исковерканные вагоны.
…Николай Колобов проснулся за полночь. Громыхали и отстукивали свой уже до тошноты надоевший бег чугунные колеса. Вагон раскачивало из стороны в сторону. Под ударами ветра гудела металлическая крыша. В едва угадываемое в темноте оконце залетали холодные капли дождя. Над нарами пронзительно дуло и по теплушке гуляли холодные сквозняки. Вокруг слышались храп, бормотанье и всхлипы спящих бойцов.
Натягивая на щеку жесткий, неприятно влажный воротник шинели, Николай никак не мог согреться, набрать тепло, чтобы снова заснуть. Рядом сладко посапывал Виктор Пищурин. «Нет, тут, возле окна, я не усну», — подумал Колобов и спрыгнул со второго яруса нар. Сделав несколько согревающих движений, он подошел к дремавшему возле самодельного очага дневальному.
— Как дела, Крутиков? Не замерз возле печки?
Очнувшийся от дремы боец торопливо подбросил в догоравший костерок несколько поленьев.
— Дык этакое решето разве обогреешь? Ветром наскрозь все продувает, — пожаловался он. — А вы вовремя проснулись, товарищ взводный. С полчаса уж будет, как политрук наш на остановке подбегал. Сказал, что на следующей станции выгружаться будем. Надо понимать, приехали. Вы, товарищ старшина, случаем не знаете, что это за станция такая — Мадама, а?
— Какая еще мадама? — удивился Николай.
— Да это лейтенант ее так назвал, когда про выгрузку говорил.
— Все-то тебе, Крутиков, бабы мерещатся. Тоже мне, «мадама», — раздался голос Красовского. Он, видно, не спал и слышал их разговор. — Нет тут таких станций. Лида есть и Мадона тоже. Только они под немцем сейчас…
— Кобона это, ребята, небольшой поселок на Ладоге, — разрешил недоразумение Медведев. — До Питера совсем немного осталось, да, видно, дороги дальше нет.
— Чуете, вроде поезд ход замедляет, — встрепенулся Крутиков. — Надоть побудку делать, а, товарищ взводный?
Эшелон действительно замедлял ход. И хотя в дверную щель не видно было ни единого огонька, Николай приказал поднимать бойцов и готовиться к выгрузке.
…Часа через полтора, так и не разобравшись толком в темноте, куда их привезли, бойцы уже погрузились на стоявшие у разбитого пирса рыболовецкие и грузовые суда. Перед посадкой их строго-настрого предупредили, чтобы в кубриках громко не разговаривали, иллюминаторы не отдраивали, не курили и на палубу
Караван, конвоируемый фрегатом и двумя канонерскими лодками, без ходовых огней, тайком пробирался через простреливаемую насквозь немецкой артиллерией Шлиссельбургскую губу.
Рота лейтенанта Войтова разместилась на трех рыболовецких посудинах, шедших в голове каравана в кильватер за минным тральщиком и фрегатом. Судно, на котором оказался со своим взводом старшина Колобов, было удивительно скрипучим и ржавым. Каждый раз, когда оно натужно переваливалось через очередную волну, казалось, что корпус не выдержит, разломится на части.
В набитом людьми кубрике было душно, и Николай, пользуясь предоставленным командирам взводов правом, выбрался на палубу мимо молча посторонившегося сержанта-автоматчика. Наверху все оказалось заваленным какими-то ящиками и мешками. Перед ходовой рубкой стоял зенитный автомат и двое бойцов в матросских бушлатах настороженно оглядывали черное небо. Ни луны, ни звезд. Лишь далеко прямо по курсу непроницаемую темноту прорезали время от времени осветительные ракеты, и тогда становилась видна пронизывающая воздух мелкая морось. Еще дальше, на самом горизонте, беззвучно вспыхивали багровые зарницы.
— Погодка-то как по заказу, — заметил один из зенитчиков, судя по голосу, совсем молоденький паренек. — Вряд ли сегодня «лаптежники» прилетят. А, дядь Коль, ты как считаешь?
— Ты за воздухом следи, — ворчливо откликнулся второй. — Прилетят, не прилетят. Вон сполохи-то, видишь? Это бомбят Питер, значит, и на нас налететь могут.
— Я смотрю. Тихо все пока.
— То-то и дело, что пока…
Словно подтверждая опасения второго зенитчика, слева по борту от берега плоско скользнул по воде бледный луч прожектора.
— Не достал до нас! — обрадовался молодой. — Авось проскочим.
— Как же, пропустит он тебя, — неодобрительно буркнул пожилой. — Если уж светанул, значит, слухачи ихние нас засекли.
На душе Колобова было неспокойно. Близость вражеского берега, полыхающий взрывами горизонт, натужный скрип медлительного и неповоротливого судна пробудили в нем тревогу и неуверенность сухопутного человека, оказавшегося в непривычной обстановке. Хотелось быстрее оказаться на берегу, ощутить под ногами надежную твердь земли. Постояв еще некоторое время на палубе, он направился обратно в кубрик.
— Ну, как вы тут? — поинтересовался Николай, окунаясь в плотную духоту тесного помещения.
— А как у вдовой соседки под мышкой, аж дух захватывает, — откликнулся кто-то из темноты.
— Ха-ха-ха! Это ты верно, Ельцов, подметил. Коллективный дух в нас силен, хоть противогаз надевай!
— Товарищ старшина, долго мы еще плыть будем? При погрузке говорили, будто всего тридцать пять километров…
— Ты, Шустряк, во Владике жил и должен знать, что плавает на воде только чайкин помет. Корабли по воде ходят, — поправил под общие смешки Юру бывший моряк-тихоокеанец Данила Громов. — Прикидываю, что мы еще только полпути прошли.