Штрафники
Шрифт:
Самые безгрешные люди - отшельники. Самые грешные - лидеры государств. Но и - самые необходимые. Так для лечения многих болезней применяются яды... Никогда не стареет формула Пушкина, помните, в стихе "К Вяземскому"?
"На всех стихиях человек
Тиран, предатель или узник".
Я глядел на него с любопытством и... насторженностью. Насторожили меня, пожалуй, не мысли, Савелия, а его многословие, не столь частое при самом первом знакомстве. Насторожила энергия напора. "От чего-то уходит? Лепит - остановиться не может..."
– Я часто вспоминаю Фауста, - продолжал Савелий, как бы взирая на расползающийся сизый папиросный дымок над своей головой..
–
"Самое скорое во вселенной переход от добра к злу и обратно..." - И замолчал, погрузившись в свои думы.
Я первым прервал молчание.
– Савелий, вы известный пианист, а мы с вами почему-то о музыке ни слова...
– Музыка - дело святое, Григорий Цезаревич! Не будем греховодничать. Спустя неделю у меня запись на радио. В Нью Йорке. Такое у меня сейчас не часто. С трудом пробили запись. Обещаю тут же прислать вам свое CD.. Вы, сужу по вашим книгам, учились в МГУ, рядом с московской консерваторией. Были, наверное, ее завсегдатаем. Выслушаете мое СD. Тогда, если не возражаете, и потолкуем Предметно. С удовольствием... А так - Бога гневить...
– Вы религиозны?
– В душе, несомненно. А всякое религиозное действо, храмовые декорации, ладан и прочая театральность при всем своем величии и магнетизме с моим Богом никак не контачат... Мне, как и Александру Сергеевичу, признаюсь, так же тошно смотреть на жизнь, как на обряд...
"....И вслед за чинною толпою
Итти, не разделяя с ней
Ни общих мнений, ни страстей..."
Моя религия, Григорий Цезаревич, - Шуман, Гуно... Заигранный и, в тоже время, совершенно не заигранный Моцарт. А над всем, как Бог Саваоф великий глухарь Людвиг Ван Бетховен... Какая пусть самая гениально-искрометная политика может с этим сравниться? Музыка необорима и мстительна. Может и вознести на небеса, а может и убить... Бывало это на вашей памяти?..
– Бывало, вроде..
– Вспомнилось невольно, во время исполнения 13 -ой симфонии Шестаковича умер главный враг этого композитора, поносивший его всю жизнь. Прямо в зале задохнулся от ярости, что ли?
– Савелий, знаете, я даже пытался выяснить имя злобного ненавистника Шестаковича, а потом плюнул. И он, и другой, такой же, анонимный автор в "Правде", видно, придворный музыковед, который пытался убить гения редакционной статьей "Сумбур вместо музыки". Сколько их было, серых мышей, стаями грызущих художников России. Все они на исторической помойке. Будто и не существовали...
– Легко вам говорить, Григорий Цезаревич. Не существовали. Для меня, пианиста, серые казенные мыши от музыковедения еще ой как существуют... Это - раз... И второе, извините за уточнение, вы, как и многие интеллигенты не музыканты, попали на удочку дезинформации... Вся чиновничья погань из цековского аппарата "культуры" нам, музыкантам, увы, хорошо известна. Она безумствовала-то по воле са-мо-го... Только сей аппаратчик скончался не во время исполнения 13 симфонии, а когда представлялась Шестаковичем его 14-ая. Я даже видел сам документ, письмо Д. Д. Шестаковича его другу Гликману. Текст запечатлелся мне на всю жизнь: "Во время пятого номера моей (14-й) симфонии стало дурно товарищу "Х" (имя его и впрямь неважно). Он успел выйти из битком набитого зала и через некоторое время скончался..."
Должен отметить, Григорий Цезаревич, и символику деталей. 5-й номер 14 -й симфонии носит название "НАЧЕКУ". (Это из стихов Апполинера о Смерти, которая всегда НАЧЕКУ).
– Любопытно! А мне говорили, товарищ Х. рухнул, когда огромный хор русаков из московской филармонии вознесся в басах: "Мне кажется, сейчас я иудей". Не вынес товарищ глубокого оскорбления...
– Это, извините, иудейские слухи. Даже при редчайших постановках 13-ой в Советском Союзе текст поэта Евтушенко не исполнялся. Под давлением Никитки Хрущева Шостакович "антисоветские" строки заменил на другие. Иначе вся его симфония не увидела бы света... А строки замечательные. Помните их? И он сходу воспроизвел. Очень тихо, прочувственно:
"Мне кажется, сейчас я иудей,
Вот я бреду по древнему Египту
А вот я на кресте, распятый, гибну,
И до сих пор следы на мне гвоздей."
Евтушенко не пускали в Киев после "Бабьего Яра" в течение 21 года. Лишь в позапрошлом году он, наконец, приехал туда с вечером поэзии.
Он мне рассказывал (явился как-то на мой концерт в московской консерватории, в малом зале), на Евтушенко пришло несколько тысяч человек натурально, это была многонациональная аудитория. Когда поэт объявил, что станет читать "Бабий яр" со своего места в зале поднялся старик и сказал: "Бабий Яр" киевлянам нужно слушать стоя!" Начиная с задних рядов, волнами, поднялся весь зал, и Евтушенко прочел в мертвой тишине.
– И, не переводя дыхание, Савелий читал вполголоса:
"И сам я как сплошной беззвучный крик
Над тысячами тысяч погребенных.
Я - каждый здесь расстрелянный старик,
Я - каждый здесь расстрелянный ребенок."
Снова горели его прижатые к голове уши, как и тогда, когда мы читали с эскрана инвективы неведомой Анастасии.
Савелий, это очевидно, был эмоционально ранимым, глубоко искренним человеком...
И, тем не менее, противный у меня характер, не удержался от возражения.
– Простите, Савелий, вы говорите, Хрущев запретил "антисоветские строки", но я сам слышал их. По радио. Что называется, своими ушами слышал . Хор грянул: "Мне кажется, я древний иудей..."
– Из Лондона вы слышали, Григорий Цезаревич. В недавний год, объявленный ЮНЕСКО годом Шестаковича...
И замолк. Как-то сразу. Сгорбился, ежась, будто его окатили из ведра холодной водой. Сидел, не подымая глаз. Дышал почему-то тяжело, словно долго бежал и вдруг остановился. Это я вспоминал, скорее всего, позднее. А в ту минуту меня охватывало редкое чувство радости. Я был рад, что ко мне занесло человека большой культуры, музыканта-профессионала. Не так часто посещали меня в тихой провинциальной Канаде интеллигенты столь всесторонние. Я почти любил его, как любил всю семью Лазаревых. Пожалуй, был готов произнести почти с той же интонацией, как и его языкатый брат, горделиво: "Бетховен"! "Савелий-"Бетховен" стал в моих глазах олицетворением всей простой, когда-то крестьянской, замечательной семьи Лазаревых. Дай им Бог!..
И тут Савелий закусил свою губу до крови, выдавил из себя через силу.
– Не знаю, что делать, Григорий Цезаревич? Мне судьба завтра же от страстной филиппики моей гордой "дроли" о ГБ-ФСБ не оставить камня на камне...
– То-есть, извините, Савелий... почему?
– Так сложилось..
– Как, простите, сложилось? Вас, свободного человека, свободного художника...- Взглянув на побелевшие щеки Савелия, оборвал самого себя на полуслове
– Ни за что не поверю, ежели вдруг скажете, что вас, Савелия Лазарева, нового американца - свободного художника, заклятые враги Анастасии, все эти треклятые КГБ-ФСБ, могли "захомутать"? Не разыгрывайте меня, как Слава... придумайте что-либо достовернее...