Штрихи к портрету
Шрифт:
Начиная с прибытия в Демократическую Республику Афганистан, весь изложенный период времени в своей «поэме» я изложил следующим образом:
По провинциям нас раскидали,
Поубавился сразу пыл,
В Кандагар, мы в Посольстве узнали,
Направление я получил.
Сборы были в то время недолги:
Расписался за АКС,
Две гранаты, «Макаров», патроны,
В чемодан этот груз еле влез.
Ещё вёз я тогда
Мой старинный тульский баян,
Полюбил его всей душою,
Помогал исправлять он изъян,
Что в душе проявлялся за пьянкой
От родного дома вдали,
И пытались «убить» друзья ханкой
Грусть под сердцем родной земли.
В Кандагар прилетели под вечер,
Разгрузили армейский Ан,
И горел закат словно свечи
Над пустынею Регистан.
Та жара может только присниться,
Оставалось читать Псалтырь,
К БТР-у не прислониться -
На руке появлялся волдырь!
Кто-то может сказать – это «утка»,
Тот, кто не был в пустыне днём,
58 в тени – не шутка,
Пышит словно из печки огнём.
От жары мы ходили как спьяну,
Жили в боксах по два, где по три.
Нам кампания «Ариана»
Апартаменты сдавала свои.
Каждый день на работу в город
Отправлялись мы на броне,
И убить нас могли очень скоро
В не объявленной этой войне.
От Кандагара до аэропорта
Всего было 17 вёрст,
Вдоль дороги с названием «чёртовой»
Олеандры цвели в полный рост
Трасса та была под контролем
Кандагарских душманских банд,
Каждый знал из нас свою долю,
Только Бог был жизни гарант.
На дороге рвались БМП-ешки,
Под обстрел попадали авто,
Но мы ездили там без спешки,
Страху был не подвержен никто.
Потому что с судьбой смирились,
Отчий дом вспоминали, семью,
Воевать в ДРА учились
Так, чтоб жизнь сохранить свою.
Отмечали и там дни рождения,
Пели песни под тульский баян,
Пили много, но к удивлению
Не бывал никто из нас пьян.
Ежедневно жили на нервах,
То подрыв, то шальной снаряд,
Но ведь кто-то должен быть первым
Из отряда наших ребят?
И им стал сержант-пограничник,
Службы срок выходил его,
Толя Мазнев – сержант-отличник,
Дожил там до конца своего!
Погубила бойца служба эта -
В БТР-е на полном ходу
Осветительная ракета
Взорвалась вдруг на нашу беду.
БТР водитель покинул,
Мы упали в машине с моста,
Видно дьявол тогда искуситель
Испытал нас, не чтивших Христа!
БТР-ом сержант был раздавлен
И погиб у ребят на глазах,
В тот момент все мы были подавлены,
И стояли над талом в слезах.
В плащ-палатку его завернули,
Привезли в наш «родимый аул»,
Через пару часов помянули,
Отстучав шифровку в Кабул.
Три дня труп не могли отправить -
Самолёт ждали «Чёрный тюльпан»,
Чтоб в Союз с телом гроб доставить,
Но его взял армейский Ан.
После этого я проработал
в Кандагаре месяцев пять,
Проявили тут кадры «заботу»,
И пришлось место службы менять.
Я в афганскую прибыл столицу,
Чтоб работать в органах ХАД,
Встретил много своих сослуживцев,
Смене климата был очень рад.
Безопасность аэропорта
Возлагалась на группу ХАД -
Провожать Бобрака с эскортом,
Для гостей готовить парад.
Сходу влез я тогда в работу,
Приобрёл в Кабуле друзей,
На себе ощутил их заботу
При устройстве там жизни своей.
Юзбашан, Оруджев и Мальцев -
Мы дружили тогда вчетвером,
Уставали у нас с Лёней пальцы
От игры на баяне вдвоём.
К сабантуям готовились чётко,
Закупали афганской «жратвы»,
Мальцев песни нам пел под водку,
Где уж там виртуозы Москвы!
Он учился в консерватории
И играл на чём только мог,
В этой нашей афганской истории
Был для нас «музыкальный бог».
Брал Оруджев Алик гитару,
Я садился за тумбофон,
Юзбашан – маракасов пару,
Мальцев задавал на баяне тон.
Редким пользовались мы успехом
У чекистов – коллег своих,
Для веселья и ради потехи
Приглашали нас всех четверых,
Когда звания обмывали
Или должность кто получал,
До утра мы тогда гуляли,
И в Кабуле баян звучал.
А однажды с баяном вместе
Прибыл я к Бабраку во дворец,
И вот в этом царственном месте
Дал охране концерт под конец.
Мы вначале попарились в бане,
Ели, пили на серебре,
Хорошо там жилось в охране
На далёкой чужой стороне.
Пели песни: Платочек, Катюшу
И про месяц – багряный цвет,
Эти песни гвардейцы их слушали,
А мы Родине слали привет.
Враз тоска заполняла сердце,
Каждый думал – зачем он тут?
Словно рану сыпали перцем,
Сознавая, а вдруг убьют?
Но Бог милостив оказался, Через месяц уехал я,