Штуцер и тесак
Шрифт:
– Благодарю, ваша светлость! – поклонился полковник.
– Ступайте! Я, немедля, отдам нужные распоряжения.
После того, как Маре вышел, Даву звонком вызвал адъютанта и продиктовал ему приказ. Подписав бумагу, он отослал офицера. Оставшись в одиночестве, взял в руки таинственную дощечку, которую, как и ассигнаты, перед приходом адъютанта прикрыл листом бумаги. Повертев в руках неведомый прибор, маршал обнаружил сбоку два выступа – один совсем маленький, другой подлиннее. Нажал на них поочередно. На стекле внезапно появилось изображение палочки, низ которой был красным, и какая-то надпись. Затем все мигнуло и исчезло. Даву осторожно положил прибор на стол. «И как Маре с ним разобрался? – подумал с удивлением. – Хотя с него станется. Учился в университете, водил дружбу с химиками. Умен, решителен. Много добьется, если привезет этого посланца. Или погибнет. В последнем случае хорошо бы вместе с гостем из будущего. Тогда я останусь единственным, кто знает о судьбе этой кампании и лично императора. Такое знание не имеет цены».
Он достал из ящика стола небольшую шкатулку, сложил в нее вещи из будущего и спрятал. Ранец с курткой, который Маре оставил у стола, сунул в шкаф. Не нужно, чтобы кто-либо видел, даже слуги…
Едем… Вернее, тащимся по проселку с крейсерской скоростью пять верст в час, возможно, больше. Егеря идут бодро и ходко. А что? Все сыты и здоровы, не считая раненых, да и те поправляются день ото дня – даже удивительно. Антибиотиков нет, поддерживающего лечения, считай, тоже, но раны у егерей затягиваются быстро. Интересно, почему? Подумав, я пришел к выводу, что дело в высоком иммунитете этих людей и их отношении к ранам. Для начала они сумели выжить в крестьянских семьях, где большинство детей умирают в младенчестве. Природа сделала естественный отбор. Затем солдат закалила тяжелая служба. Раны у них считаются делом обычным, и не вызывают паники, как у людей моего времени. Дескать, заживет. Настрой на выздоровление – великое дело, это вам любой врач скажет. А тут еще я нарисовался, промыл и продезинфицировал раны, избавив организм от необходимости тратить силы на борьбу с инфекцией, вот и пошло заживление. Другого объяснения у меня нет. В Европах народ более нежный, разбалован цивилизацией, потому небоевые потери в «Grande Arm'ee» высоки. А еще с гигиеной у французов плохо – грязнули еще те. Сказывается и питание. У одного иностранного историка прочел забавный пассаж. Французы, находя брошенный русской армией бивуак, с завистью смотрели на кучи экскрементов, оставленных солдатами. Они были свидетельством того, что русские едят хорошо и не страдают поносом в отличие от французов. Вот такая неаппетитная примета времени.
Но вернемся к реальности. После моей маленькой войны с гусарами Спешнев приказал выставить караулы и остаться на поляне – опасался, что поблизости бродят другие вестфальцы. Для пехоты столкнуться с кавалерией на марше – гарантированная смерть. Ружья против пик и сабель не пляшут. Единственный шанс отбиться – встать в каре, но для него у нас слишком мало людей – всего 53 человека, включая фурлейтов и каптенармуса, которым даже ружей не положено. Такую кучку пехотинцев эскадрон растерзает на раз-два, это мне Синицын подтвердил. «Солдатушек для каре у нас мало», – сказал, вздохнув. Знающий человек. А чему удивляться? Фельдфебелями в этом времени назначают самых грамотных и толковых из унтер-офицеров. Одной из их обязанностей является подача регулярных рапортов о положении дел в роте. Вы когда-нибудь писали рапорт? Попытайтесь и поймете: фельдфебель в этом времени – человек образованный. Потапыч, как я его зову про себя, из солдатских детей. Не слыхали о таких? А они есть. Солдатам разрешено иметь семьи, их сыновей записывают в военную службу сразу после рождения. Они учатся в полковых школах и идут по стопам отцов, формируя унтер-офицерский состав армии. Хотя большинство тех из рекрутов и половина – неграмотны. Зато храбрые – это главное условие повышения в чине [30] .
30
На этот счет существовал даже указ Павла I, которым предписывалось назначать унтер-офицерами самых храбрых.
Нечаянный отдых егеря провели с пользой. Помылись, почистились, привели в порядок порванные мундиры и запросившие каши сапоги. Заодно приодели попаданца. Я получил новое белье, такие же панталоны и колпак с кисточкой, именуемый фуражной шапкой [31] . Ходить с непокрытой головой здесь не принято. Только я шапку пока не ношу: отговорился тем, что натирает рану на голове.
Еще мне досталась пара гусарских сапог – почти новых. С обувью у «Grande Arm'ee» плохо, но это у пехотинцев. Их сапоги рассчитаны на тысячу километров пешего марша, однако столько не выдерживают. Всадники передвигаются верхом, потому сапоги не истоптаны. Голенища у них короткие, до середины голени, и прихотливо обрезаны. Хотя их все равно не видно из-под панталон – в пехоте их носят навыпуск. Только офицеры – внутрь, но у них не панталоны, а рейтузы, специально шитые под сапоги. Каптенармус выдал мне кусок полотна, который я разорвал на портянки. Здесь их называют «онучки». Чулки носят только офицеры, да и то не все. Ничего лучше портянок для сапог в мире не придумали, это вам любой, кто их носил, скажет. Я, правда, сапоги в армии не застал – ходил в берцах, но портянки мотать умею – дед научил.
31
Колпак с кисточкой – устаревший образец фуражной шапки, которые носили вне строя. В обиход вошла уже привычная нам фуражка: с козырьком для нестроевых и без – для остальных солдат и офицеров. Но фуражные шапки прежнего образца еще оставались в войсках. Их шили в полках из старого обмундирования. Именно такую выдали попаданцу.
Еще умельцы из егерей сшили мне что-то вроде куртки. Распороли по швам ментики убитых гусар, взяли спинки без шитья и соорудили нечто однобортное с рядом пуговиц. Это чтобы не походило на военный мундир. Получилась голубая, мать ее, одежда из сукна. Я не хотел надевать, но Потапыч уговорил, объяснив, что такому уважаемому человеку, как фельдшер, негоже щеголять в нижней рубахе. Теперь потею.
Из других трофеев мне достался мерин по кличке Мыш (я его так окрестил за цвет масти), седло, саквы, тромблон и два пистолета. От сабли я отказался – еще порежусь. Шутка. Пистолеты взял «шкатулочные» – нашлись такие в кобурах убитого вестфальца. Механизм этих орудий убийства размещен в медной коробке («шкатулке»), в которую ввинчен ствол. Деревянной ложи не имеют, только рукоять. Очень надежное, хотя тяжеловатое оружие. Ну, так мне его не носить, везу в седельных кобурах. Еще у гусар нашлась масса полезных мелочей вроде бритв, ножниц, зеркал, ножей, ниток с иголками и прочего, так что я теперь укомплектован по штату. Сарказм. Мыло, кстати, здесь есть, и оно входит в довольствие солдат. Бреет меня Пахом, у меня при взгляде на орудие убийства, которым он орудует, холодеет спина. Однако рука у фурлейта действительно легкая, мою физиономию от щетины избавил за пару минут без единого пореза. Пахома приставили ко мне кем-то вроде денщика. Унтер-офицерам они не положены, но по негласной традиции имеются. Назначают обычно из нестроевых, тех же фурлейтов. Должность, к слову, почетная, Пахом доволен. Его прежний покровитель из унтер-офицеров погиб под Салтановкой.
Бивуак у реки мы покинули в сумерках и шли всю ночь – отрывались от противника. Так приказал Спешнев. Хорошо, что светила луна, и никто не выколол глаз сучком и не сломал ногу. Похоже, оторвались. К утру мы вошли в деревню, что неудивительно – дороги всегда куда-то ведут. Там помылись, поели свежего хлеба и щей, запаслись провиантом и фуражом. За все честно заплатили полновесным серебром, обнаруженным в кошельках гусар. Не беда, что монеты французские, зато из благородного металла. Бумажные ассигнации крестьяне брать отказались – знали о нашествии и потребовали серебро. Каптернармус поначалу ругался, но Потапыч его успокоил, объяснив, что все нужное роте мы получили фактически даром. А ассигнации еще пригодятся. Каптенармус почесал в затылке и согласился. Я, в свою очередь, объяснил угрюмому, заросшему бородой старосте, что им лучше уходить в леса, забрав скот и другие припасы. Французы отберут их подчистую, да еще девок попортят.
– Платить рази не будут? – не поверил староста, довольный гешефтом с серебром. Сообщение о девках его, похоже, не встревожило.
– Фальшивыми ассигнациями. Наши вернутся, так тебя за них в острог!
– А когда воротитесь? – поинтересовался мужик.
– К зиме – точно! – обнадежил я. – Но пока придем, с голоду сдохнете. Хотя бы часть припасов припрячьте.
Не знаю, поверил ли мне староста, но ушел он хмурый. Пусть думает. Не все крестьяне, конечно, сгинули во время нашествия Наполеона. Были те, кому удалось договориться с оккупантами, и они благополучно пережили тяжелые времена, расплачиваясь за покровительство продовольствием. Отдельные даже сбивались в банды, нападали даже на русские обозы – грабили. А вы думали партизаны били только французов? Меньше читайте ура-патриотических сочинений. Война – дело такое: кому беда, а кому мать родна… Тем более что крестьянам своих бар любить не за что.
Эта беседа имела последствия. Меня позвал Спешнев, которому кто-то донес о разговоре со старостой.
– Откуда вы знаете про фальшивые ассигнации? – спросил строго.
Вот ведь следователь!
– В Могилеве видел. Я ведь из него не сразу ушел: французы взяли город неожиданно. Два дня под ними жил, только потом нашел возможность ускользнуть. Так вот, с появлением армии Даву местные купцы из жидов [32] кинулись делать гешефты – продавали французам все потребное. Один знакомый мне купец похвастался прибылью. От него узнал, что французы повсеместно расплачиваются русскими ассигнациями. Я задумался: откуда они у них в таком количестве? Их что из Петербурга завезли? Попросил купца, и тот показал бумагу достоинством в 25 рублей. Она вызвала подозрение. Отпечатана идеально правильно: все строчки ровные, подписи не размазаны, как на настоящих [33] . Не секрет, что типографское дело у французов поставлено лучше, чем в России. Фальшивка, без сомнения.
32
В то время слово «жид» не несло оскорбительного значения и употреблялось повсеместно, в том числе самими евреями. Об их гешефтах с армией Наполеона пишут историки.
33
По таким (и другим) признакам эти фальшивки и вычисляли.
– А с чего вы взяли, что мы воротимся только к зиме? Почему не раньше?
– Предположил. Силен француз!
– Мы не слабее. Вот соединится Багратион с Барклаем, и дадим французам генеральное сражение.
– Упаси бог!
– С чего такое настроение? – сощурился капитан. – Не верите в победу?
– Верю. Более того, уверен в погибели неприятеля. Но пока он очень силен. Я видел, как сражаются французы, и, поверьте, это отличные бойцы.
Спешнев вздохнул. Ага, вспомнил Салтановку.
– Сражение, конечно, дадим, например, под Смоленском, но, думаю, будем отступать и далее. Но это во благо. Пусть француз растянет коммуникации, которые мы будем резать. Пусть дохнут с голоду! Они уже сейчас голодают, а кони так и вовсе мрут. Когда шел от Могилева видел конские трупы у дорог. Европейской лошади требуется зерно, на траве она не живет. А где взять фураж? Из Европы везти далеко, здесь урожай не вызрел. Французы косят рожь и овес на корню, незрелыми дают лошадям. Те от такого корма дохнут.