Штуцер и тесак
Шрифт:
– Многим сегодня положение России представляется безнадежным. На нас наступает лучшая армия мира во главе с лучшим полководцем. Французы движутся в глубь страны, они уже захватили бывшие польские земли, и скоро вступят в великорусские, если уже не вступили. Вся Европа ждет, когда мы потерпим поражение и подпишем унизительный мир. Только не будет его для Бонапарта. Его армию ждет конец, а самого – ссылка на отдаленный остров и бесславная смерть.
– Вы говорите это так, будто наперед знаете! – удивился Спешнев.
М-да, не стоило пить…
– Так и будет, Семен Павлович, вот увидите.
– Вы, что, провидец?
– Отчасти. Иногда находит.
– Чудной вы человек, Платон Сергеевич, – сказал он. – Будто не мира сего. Говорите не так, держитесь странно. Понятно, что за границей жили, но все равно словно не русский. Я это сразу
– Ему, – я указал на потолок, – наплевать на сословия и чины. У него другие мерки.
– Согласен, – кивнул Спешнев. – Но мы-то живем здесь. Кстати, не замечал за вами особой ревности к молитве. Даже не видел, чтобы молились.
– Когда вы молитесь, то не будьте как лицемеры, которые любят молиться, стоя в синагогах и на углах улиц таким образом, чтобы все их видели. Говорю вам истину: они уже получили свою награду. Ты же, когда молишься, войди в комнату, закрой за собой дверь и помолись своему Небесному Отцу, Который невидимо находится с тобой, – процитировал я.
– Вы и Писание знаете? – изумился Спешев.
– Местами, – кивнул я. – Ну, что, выпьем?
– За успех нашего дела! – провозгласил Спешнев.
– И погибель супостата, – поддержал я.
– Хочу вас спросить, – начал Спешев после того, как мы закусили. – Что собираетесь делать дальше?
– А с чего интересуетесь? – ответил я по-еврейски.
– Я тут прислугу расспросил. Завтра Хренины отбывают в Смоленск. Уехали бы вчера, но графиня занедужила. Вы ее излечили. Думаю, она предложит вам присоединиться. Спиной мается, а тут лекарь умелый. Графиня с дочкой поедут в экипаже, добро повезут в телегах. Двигаться будут быстро в отличие от нас. Вам с ними скорее и безопаснее, тем более, что имеете лошадь под седлом. Если и нарветесь на французов, не тронут: не верю, что они способны поступить мерзко в отношении благородных женщин. А вот с нами опасно, в чем имели возможность убедиться.
– Я с вами!
– Почему?
– Что я буду делать в Смоленске? Без денег, связей и знакомств?
– Графиня может предложить остаться при ней.
– В роли комнатной собачки? Нет, Семен Павлович, я солдат и хочу встать на пути врага, – произнес я с пафосом. – Каждый день его присутствия на русской земле оскорбляет меня до глубины души. (Кажется, так писал классик?) Так что я буду их убивать – с вашей помощью, конечно.
– Спасибо! – он протянул руку, и я с чувством пожал. Любят здесь красивые слова и жесты. – Порадовали вы меня, и солдаты будут довольны. Они успели вас полюбить. Честно! – добавил, увидев мой недоверчивый взгляд. – Будучи сыном князя, пусть не дворянином, вы не чванитесь и держитесь с ними, как ровня. О раненых заботитесь. Не пожалели трофеев для солдатской артели, хотя сами без гроша в кармане. Благодаря вашему серебру, провиантом разжились, даже мясом для котлов. Подобное редко встретишь. Знаете, как егеря вас зовут? Наш княжич. Наш, – повторил он. – Сколько вам лет, Платон Сергеевич?
– Тридцать один.
– Выглядите на двадцать пять не больше. Мне вот тридцать три, а по виду все сорок. С пятнадцати лет в армии, – он вздохнул. – Рядовым начинал. У моего батюшки было пятьдесят душ крестьян и трое сыновей – не прокормиться. Одно спасение – армия, туда и пошли с братьями. Три месяца рядовым считался, хоть унтер по чину [36] . Фельдфебель палкой по икрам бил, чтобы правильно стоял. Чины получал по выслуге лет, да и то с опозданием, поскольку вакансий не было. Поэтому всего лишь ротный командир и штабс-капитан. Связей нет, похлопотать некому. День-деньской в роте. Другие офицеры все спихнут на унтеров, а сами пребывают в безделье. Так у них родители богатые или покровители имеются. Мне так нельзя. Зато солдат знаю. У нас и полковой командир такой, Глебов Андрей Саввич [37] ? Может, слыхали?
36
Обычная практика тех лет. Небогатые дворяне без специального образования начинали службу рядовыми, хотя
37
Российский военачальник, генерал-майор, герой войны с Наполеоном. Кавалер ордена Святого Георгия 3-го класса № 330.
Я покрутил головой.
– Замечательный командир! Служил под началом Суворова, был с ним в заграничном походе, отличился беспримерной храбростью. Несколько раз ранен, до сих французскую пулю в ноге носит. Мы с ним турка воевали [38] . Человек строгий, но справедливый, о солдатах заботится, как о детях.
– Слуга царю, отец солдатам?
– Вот! – улыбнулся Спешнев. – Умеете вы сказать, Платон Сергеевич. Ну, так пиит, песни красивые сочиняете. У меня к вам просьба: постарайтесь очаровать графиню и ее дочку.
38
6-й егерский полк участвовал в Русско-турецкой войне 1806–1812 годов.
– Для чего? – удивился я.
– Нам нужен провиант и свежие лошади для повозок. Свои совсем худые, не довезут. А купить не за что. Артельная касса тощая, у меня денег нет – жалованье задержали. Вот ежели графиня снизойдет… Лошади у нее есть, конюшня в деревне большая. Ей самой, чтобы ехать, столько не нужно. Богата графиня. Для нее пяток лошадей, как для нас алтын. Все равно французы заберут, почему бы не дать?
– Кстати, – спросил я. – Отчего поместье у нее такое странное? Крепость, а не дом?
– Так бывшие польские земли, – пожал плечами Спешнев. – Мужу графини их после подавления восстания Костюшко пожаловали. Слыхали о таком?
Я кивнул: в школе «проходили».
– Генерал-лейтенант артиллерии Хренин Юрий Никитич в той кампании отличился, за что получил титул графа и это поместье. Оно хоть в старых польских землях – тех, что под русской короной с 1772 года, но его бывший владелец-поляк примкнул к Костюшко. Императрица имение конфисковала и подарила генералу. Сами понимаете, что любви к графу у поляков от этого не возникло. После подавления восстания тут еще не один год шайки из шляхтичей хаживали [39] . Грабили селян, вырезали русских помещиков. Вот генерал и выстроил себе такой дом. Пушки у крыльца видели?
39
В то время и русские помещики могли затеять между собой усобную войну с применением огнестрельного оружия. Характерно это большей частью для 18 века, но было. Убивали недругов, захватывали их земли, брали в заложники. Весело жили!
– Нет, – удивился я.
– По обеим сторонам стоят, я так сразу приметил. Легкие, четырехфунтовки с виду. Не знаю, где генерал их раздобыл, хотя догадаться не сложно – трофей или купил списанные в арсенале. Четырехфунтовки из русской артиллерии исключили [40] . Но даже из такой выпалить по шайке – мало не покажется. Постараетесь, Платон Сергеевич?
– А сами?
– Кто я для них? – махнул рукой Спешнев. – Обычный армеут. По-французски почти не говорю – так, чуток, хотя в формуляре [41] записано, что знаю. Обхождению с дамами не обучен. А вы за границей жили, сын князя опять-таки.
40
Вследствие реформ А.А. Аракчеева у русских пушек осталось два калибра: 6 и 12 фунтов по тогдашней классификации или 95 и 121 миллиметр соответственно.
41
На каждого военнослужащего русской армии того времени, в том числе рядовых солдат, вели формуляр, в котором содержалось много сведений (образование, семейное и имущественное положение, отличия и т. д.), включая знание иностранных языков. Благодаря сохранившимся формулярам, можно получить представление об офицерском, унтер-офицерском и рядовом составе армии 1812 года. Так, французский язык в ней знали всего 30 % офицеров, немецкий – 25. Среди солдат грамотных было 0,5 %, среди унтер-офицеров – меньше половины.