Штурмовая группа. Взять Берлин!
Шрифт:
— Кому прикажете передать свои полномочия, господин подполковник.
Эту фразу Ольхов тоже понял.
— В полковники меня еще произведи! Я капитан, а власть никому передавать не надо. Поддерживайте порядок сами. Когда появится комендатура, они решат более конкретно.
Остался позади городок с мостовой — брусчаткой и памятником композитору Вагнеру на площади. Наверстывая упущенное время, двигались на скорости. Мелькали мимо аккуратные фольварки, возделанные поля, а на запад эскадрильями и полками
— Тихо что-то, — вертел головой ординарец Николай Антюфеев. — Не нравится мне такая тишина.
Обогнали кучку гражданских, шагавших по обочине. Добротно одетые, в крепких башмаках, несли узлы, чемоданы. Ольхов остановил бронетранспортер, а с обочины радостно закричали:
— Свои! Наши пришли!
Оказалось, что это угнанные на работу в Германию парни и мужики из Воронежской и Ростовской области. Старший в группе рассказал, что вывезли их еще в сорок втором году, а теперь вот возвращаются на родину.
— Одежду вам справную выдали, — заметил Савелий Грач. — Наверное, за старание получили. Помогали фрицам воевать против нас. Не на военном заводе работали?
— Нет. В дорожной службе.
— Служили немцам, значит?
— Отстань от людей, Савелий, — перебил его Ольхов. — Расследование еще тут затей. Кто да откуда!
— Может, и будет расследование, — отозвался старший из рабочих. — Считается, на немцев трудились, значит, против своих. Только нашего согласия никто не спрашивал. Летом сорок второго погрузили в эшелоны и отправили в Штутгарт. А там кого куда распределили.
Среди угнанных были две женщины. Одна с грудным ребенком.
— Ребенок-то от кого?
— Моя дочка, — выступил вперед парень лет двадцати.
— Женились, крестились, пока твои сверстники воевали и за родину гибли, — подал голос ординарец Антюфеев.
— Жизнь не остановишь, — рассудительно заметил старший. — Ведь не от немца, а от своего родила.
— Одежку где раздобыли? — спросил Ольхов.
— Хозяин выдал, когда уходили. Боятся они нас, вот и стараются задобрить.
— А в чемоданах что?
— По мелочи набрали в разбитых магазинах, — ответил старший. — Кое-что из одежки, обувь, харчей немного.
— Детские вещички, нитки, иголки, — растерянно улыбалась женщина с ребенком.
По сути, она была почти девочка, лет девятнадцать, не больше. Значит, в Германию ее угнали лет в шестнадцать.
— Никто по дороге не обижает? — всматриваясь в радостные, однако напряженные лица, спросил Ольхов.
— Нет… нет. Кто же нас обидит? Красная Армия идет. Самая сильная в мире, — поспешно проговорил старший.
Это было не совсем так. Вчера вечером мимо них проходили десятка два немецких солдат. Видимо, только что из боя. В потрепанных мундирах, с закопченными лицами, некоторые были ранены.
— Русские… они выживут, — сказал один из солдат. — А у нас целая рота погибла. Мы умрем, а они дальше плодиться будут.
Он вскинул автомат, но его удержал за руку унтер-офицер.
— Не надо. Пусть шагают в свою Россию. Там, кроме развалин, ничего не осталось.
— Может, развлечемся с их женщинами?
— Времени нет. Да они худые, словно селедки. Какое удовольствие?
Беженцы за годы неволи научились понимать немецкий язык. Напряженно со страхом ждали, что будет дальше. Молодой немчонок порылся в их вещах, забрал консервы и пнул одного из мужчин.
— Убирайтесь, пока не передумали.
Об этом случае старший из беженцев предпочел умолчать. Даже свои смотрят с недоверием. Кому жаловаться?
Когда колонна тронулась, Петр Шевченко помахал им рукой:
— Счастливо добраться!
А Ольхов, помолчав, обронил с досадой:
— Не по-человечески мы себя вели. Люди обрадовались, освободителей встретили, а мы им допрос устроили.
— Конечно, — поддержал командира Малкин. — Их насильно угнали, а мы привязываемся.
Парторгу никто не ответил, а через пару часов штурмовая группа вступила в бой.
Это были развалины замка или небольшой крепости на склоне горы справа от дороги. Хотя и спешили, но капитан Ольхов по своей привычке на рожон не лез. Два мотоцикла разведки остановились, не доезжая метров сто до сваленных поперек дороги нескольких сосен.
Бронетранспортер Савелия Грача, двигавшийся следом, дал одну-другую пулеметную очередь. Выстрелов в ответ не прозвучало, но никто уже не сомневался, что здесь узел сопротивления, а из-за каменной стены за русской колонной наблюдают, ждут ее приближения.
— Умеют места выбирать, — чертыхнулся младший лейтенант Шевченко. — Завал наверняка заминирован, и по обочинам мин понатыкано.
Осмотрели объездную, слабо накатанную колею. Она петляла по склону, уходя в густой лес. Там тем более технику в упор сожгут. Капитан связался с дивизией, доложил обстановку.
Командир дивизии понял из доклада, что штурмовой группой здесь мало что сделаешь. Ну растащат завал, двинутся дальше и тут же попадут под огонь.
В другой ситуации полковник наверняка бы посоветовал не лезть напролом, провести разведку, возможно, послал бы подмогу. Но комдив был раздражен бесконечными задержками, считай, на последнем отрезке пути. То шоссе затопило, то развалины какой-то крепости и перекрытая дорога. Поэтому он отреагировал зло и несправедливо:
— Может, хватит волынку тянуть? Другие корпуса уже на подходах к Берлину, а ты плетешься, как коровий хвост. За сто километров марша один танк потерял. Здорово воюешь!