Штык-молодец. Суворов против Вашингтона
Шрифт:
Хотя нынешняя служба была военной только по названию. Отряды рыскали окрест, стараясь выловить посланцев конфедератов. С обывателями, уличенными в связях с мятежниками, поступали сурово, но справедливо. Суворов настрого запретил их обижать, однако за таковые действия на все местечки и фольварки накладывалась соразмерная контрибуция, выплачивать которую казаки заставляли незамедлительно. И если там кого нагайкой по спине вытянут, так то не по злобе, а послушания ради. Расчет был самый верный – бить следовало по карману обывателя, тогда у него всякие крамольные мысли из головы улетучатся. Александр Васильевич,
Но для Петра эта идиллия продолжалась недолго. В один прекрасный, точнее совсем не прекрасный, день в Люблин заявился граф Александр Иванович Шувалов, начальник Канцелярии тайных и разыскных дел. Видимо, нашлись в штабе Суворова доброхоты, которые донесли ему, чем тут сынок занимается, да и представление к ордену за отвагу сверх предписанного долгом свою роль сыграло. Ну и выволочку же он Петру устроил! Конечно, не прилюдно, дабы авторитет подполковника не уронить, нет, он заперся с ним дальней комнате и начал орать так, что стекла лязгали.
Выяснилось, что Петр – легкомысленный шалопай, мальчишка и буян, которому нельзя доверить ни одного серьезного дела. Не наигрался, понимаете ли, до сих пор! Уже тридцать лет стукнуло, двое детей растут, а ему бы все на конях скакать да саблей размахивать! Вот прикажет сейчас взять на караул да посадит на месяцок в холодную, чтобы дурь из головы выветрить. Ему что было приказано? Добиться возмущения поляков, а после того сообщать генералам русским о замыслах и планах конфедератов, дабы самым быстрым способом это возмущение погасить. А он чем занялся?
Петр пытался отговариваться, утверждая, что он один и разорваться на сто мелких отрядиков партизанских не в состоянии, чтобы следить за каждым помещиком, которому в голову взбредет побунтовать. Ендржеевский бунтует, Мосьцицкий бунтует, а я чем хуже? Наберет десяток мужиков, разгромит ближайшую корчму, на том его бунт начнется, на том и закончится. И таковое можно предотвратить лишь путем неукоснительного исполнения плана, предложенного Суворовым, – разгромить не войска мятежников, потому как их нет, а кошельки, что для панов не в пример болезненней.
Но под конец Александр Иванович нанес решающий удар. Когда он уже устал орать и даже слегка охрип, он как-то очень грустно спросил:
– А обо мне ты подумал? Если тебя убьют, каково мне-то, старику, дальше жить?
Вот тут Петр не нашелся, что возразить, только покраснел, точно рак, и замолчал.
– В общем, собирайся, – приказал Александр Иванович. – Завтра мы с тобой отправляемся в Петербург, дел тут больше никаких не осталось, управятся без тебя. А то жена твоя уже все глаза проглядела-проплакала, дожидаючись. Да и у меня на тебя новые виды имеются. Хватит тебе тут по лесам рыскать, снова надо серьезным делом заниматься.
– Где? – только и спросил Петр.
– Там узнаешь, – холодно ответил граф. – Наши дела огласки не любят, чем позже узнаешь, тем для тебя же лучше.
Петр проболтался в Петербурге почти год. За это время возмущение польское окончательно угасло, и король Станислав Понятовский вернулся в Варшаву. Однако ж самое главное, ради чего
После успешного окончания кампании Петру была дарована аудиенция в Зимнем дворце у императрицы, там он и узнал о пожаловании ему титула, правда, на сей раз без земли и крепостных, тако же он произведен был в полковники. И не увидел он в глазах Екатерины особой теплоты, то ли дело покойная государыня Елизавета! Когда он напрямик спросил об этом у графа Шувалова, тот помрачнел надолго и сказал нехотя, что связано это с давними делами. Императрица понятия не имеет, как именно кончил свои дни великий князь Петр Федорович, но подозрения имеет, что не обошлось тут без Тайной канцелярии. Вот потому Петру лучше сейчас будет уехать куда подальше, скажем, в Париж. А то ведь граф Петр Иванович уже помре, да и сам Александр Иванович стал слаб здоровьем, так что некому будет в случае чего перед императрицей за него заступиться. Братец Ванечка далек от этих дел, пусть в неведении и пребывает. Всем лучше будет. И на прощание Александр Иванович бросил фразу, которую Петр понял далеко не сразу:
– Иным письмам лучше оставаться непрочитанными, потому что после времени они могут ударить в противоположную сторону.
Вот так граф Петр Валов-Мариенбургский и оказался в прекрасной Франции. Хотя нет, из Петербурга выехал граф Петр, но в Париж прибыл барон Петер фон Вальдау, благо не привыкать было к этой личине.
Глава 4
Граф Панин, приятно улыбаясь и низко кланяясь, вошел в кабинет императрицы. Екатерина милостиво протянула графу руку для поцелуя и немного капризно поинтересовалась:
– Ну, Никита Иванович, какими делами сейчас ты мне будешь докучать?
– Да разве я посмею обеспокоить Ваше Величество какими делами. Слава богу, все благополучно, вот покончили с Емелькой Пугачевым, и теперь по всей империи тишина и благолепие. Границы империи продвинулись на запад, население новоприобретенных губерний Прусской и Померанской с радостию вкушает плоды вашего просвещенного правления, отдыхая после тиранства Фридриха Прусского. Мертвый прусский орднунг и регуляция стесняли обывателей непосильно, и сегодня они ежечасно благословляют милостивую монархиню за предоставленные им щедроты.
– Вы бессовестный льстец, граф.
– Разве посмел бы я, Ваше Величество? Правда и одна только правда. Разве можно забыть, как во время похода графа Шувалова обыватели прусские сами наперебой принимали присягу российской короне.
Но, видимо, граф не очень удачно упомянул Шувалова, потому что Екатерина принахмурилась. Видимо, это имя для нее было связано с не самыми приятными воспоминаниями. Но Панин не был бы ловким царедворцем, ежели бы не умел обратить себе в пользу даже монаршее неудовольствие.