Шрифт:
1
Семнадцатилетняя Оля еле сдерживала слёзы. Второй день отец не отвечал на звонки. В трубке завывали гудки, и, казалось, с каждым разом паузы между ними становились всё длиннее. Сердце дочери замирало, она прикусывала губу и ждала, что на этот раз услышит папин голос, но после секундной тишины все надежды развеивал очередной гудок. Спустя полсотни безуспешных попыток дозвона появился неживой женский голос. Безразличный к чужой тревоге робот объявлял, точно приговор: «В настоящее время абонент не может ответить на ваш звонок…»
Оля сидела в маршрутке, тонкими пальчиками с отросшим маникюром
Позвонила мать, спросила, как дела.
– Никак, – вздохнула дочь. – Не берёт он.
– Ты в транспорте что ли? – разозлилась мама. – К нему едешь? Ума совсем нет, Олька? Ты меня доведёшь, я тебе все прогулки оборву. У меня же сердце, я от твоих похождений корвалолом травлюсь! Сколько можно доводить?! С кем ты связываешься, а? Его как из газеты попёрли, так он не просыхает поди, даже дочери родной не звонит. Куда ты собралась? На алкаша этого смотреть?
– Он мне три дня назад звонил, – обиделась Оля. – Не наговаривай, мам.
Мать притихла. Девушка замерла от испуга, сообразила, что сказала лишнего.
– Не поняла, – донёсся из трубки грозный голос. – А почему ты мне об этом не говорила?
– Мамочка, мне выходить сейчас, давай позже перезвоню… – протараторила Оля и быстро сбросила звонок.
Она вышла на конечной. На улице было ветрено и сыро. Оля застегнула бордовый бомбер, проверила в заметках на телефоне адрес съёмной отцовской квартиры, вбила его в карты и пошла по проложенному маршруту. Во дворах быстро нашла девятиэтажную брежневку, позвонила в домофон. Услышала, как следом за писклявой мелодией где-то наверху раздаётся приглушённое пиликанье. Отец не открывал.
Тогда девушка отошла назад, стала прикидывать, откуда доносится звук: взгляд зацепился за деревянную раму с открытой форточкой. Оля прищурилась, заметила у окна тёмную фигуру, но та быстро скрылась за занавеской.
Мелодию перебил писк. Из дома вышел невысокий лысый мужик. Воспользовавшись моментом, девушка прошмыгнула в подъезд и поднялась на нужный этаж.
Дверь отцовской квартиры оказалась деревянной и на фоне соседских железных смотрелась очень простенько и бедно. Серая кнопка звонка в засохших пятнах краски поддалась не сразу. Оля позвонила несколько раз и прислушалась. От звука приближающихся шагов внутри беспокойной дочери всё похолодело.
– Кто? – негромко спросил женский голос.
Оля вздрогнула, вспомнив ужасное механическое «абонент недоступен», и выпалила:
– Я к папе пришла, он сказал, что тут живёт…
– Ушёл отец, – оборвал её голос.
Оля почувствовала жжение на лице, а потом уловила мерзкий запах. Она узнала его.
Год назад Оля впервые приехала на семейную дачу втроём с подружками. В одной из комнат девочки почувствовали противную вонь от батареи. Оказалось, небольшая мышка, наевшаяся заранее разложенной отравы, испустила дух, прилипнув к горячей трубе. Содрогаясь от гнусного вида разлагающего тельца, девушка сунула руку в целлофановый пакет и отодрала мёртвого грызуна от чугуна. Но чудовищный запах не уходил. Девочки пробыли в доме ещё полдня и уехали, не выдержав тошнотворного смрада.
По дороге на остановку Олей овладевала болезненно-мучительная тревога: отца нигде не было. Из головы не выходила эта странная тётка в его квартире и знакомый отвратительный запах… Девушка остановилась, задумавшись.
«Чёрт! – осенило её. – Гараж!»
Вспомнила папины слова:
«Ох, Олечка, – говорил он, – двор жуткий, машину на ночь боюсь оставлять, поставят на кирпичи – и всё. А я сейчас в такси устроился, хоть немного перебиться. Так что без гаража нельзя. Тут совсем рядом кооператив оказался. Я зашёл, договорился, взял себе конуру, – он рассмеялся. – Но мне там не жить, так, раз в недельку под капотом поковыряться…»
Оля огляделась по сторонам, прошлась от остановки до рынка, узнала у прохожих дорогу.
Ветер усиливался, накрапывал дождь. Девушка ускорилась, через сквер добралась до КПП со шлагбаумом, постучалась в окошко. Остроносый охранник спросил имя и фамилию Олиного отца, посмотрел по журналу.
– Погоди-ка, – он призадумался. – Помню, слушай. Вроде понял, кто такой. Я вечером на сутки заступил, ночью его видел, он куда-то поехал и пока не возвращался вроде. Сейчас тебе номер скажу…
Оля записала в заметках цифры, пошла мимо однотипных кирпичных рядов, покрытых рубероидом, на другой конец территории. Там, у кручи, ведущей в огромный карьер, неровной линией тянулись разборные железные «ракушки». Самая последняя, стоящая около трёх мусорных баков, была настежь раскрыта.
Оля сверила номер: действительно, отцовский гараж. Зашла внутрь, там было темно и жутко, на полу валялись пустые банки из-под газировки, а за сложенными друг на друга шинами что-то шуршало. В нос снова ударил противный запах, резко заболела голова.
Оля вышла на свежий воздух, устало потёрла веки и внезапно будто спиной почувствовала, что из темноты позади на неё кто-то смотрит. Девушка знала, что в такие моменты нужно вести себя непринуждённо, чтобы не дать злодею лишнего повода для нападения. Боясь показать своим видом, что заметила притаившегося наблюдателя, она поправила волосы, достала телефон, сделала вид, что ловит сеть, и, недовольно цокнув, начала медленно отходить от ворот.
Мельком она всё же поглядывала на сконцентрированный в железной коробке мрак, но никак не могла разглядеть ни пару глаз, ни очертания человека, точно сама зловонная чернота и была гигантским наблюдающим оком.
Отойдя ещё на несколько метров, Оля ускорилась и побежала к КПП. Остановилась лишь оказавшись за шлагбаумом, отдышалась и, поникшая, пошла на автобус.
Дома мать рвала и метала, обзывала Олю идиоткой, стегала её полотенцем, божилась, что никогда больше не отпустит дочь на улицу. Но та сидела совершенно измотанная и даже после всех издевательств не проронила ни слезинки.
Вечером того же дня матери позвонили с незнакомого номера. Рассерженная, она кинулась к Оле и, размахивая мобильником, запричитала:
– Подох папка твой, всё, преставился, сука такая! – И вдруг завыла, прикрыв лицо руками.
Дочку будто прошибло током. Никак не получалось унять тремор, челюсть время от времени непроизвольно дёргалась. Оля упрашивала мать поехать в морг вместе, но та лишь отмахивалась и шептала себе под нос то оскорбления, то молитву.
Сидеть в одиночестве было невыносимо. Оля заперлась в комнате, включила свет, фоном поставила комедийный сериал, а сама завернулась в одеяло и тихонько заплакала.