Шумерский лугаль
Шрифт:
На самом деле я не собирался уничтожать всех курухов. Тогда у мелуххцев пропадет нужда во мне и, как следствие, желание платить дань. К тому же, продолжительное пребывание шумеров в джунглях, действительно, приводило к небоевым потерям. Это была не их страна, не их климат.
Мы уничтожили около двух тысяч вражеских воинов. Наши потери составили сто сорок человек. Из них шумеров и эламитов было всего шестнадцать. К моему большому удивлению, сбежали не все мелуххцы, на поле боя остались около сотни. Правда, у меня было подозрение, что они сперва пробежались до джунглей, посмотрели оттуда, как мы рубимся, а когда поняли, что побеждаем, вернулись. Доказательств у меня не было, так что сочли их героями и выдали полагающиеся доли от добычи. С курухов нечего
Погибших шумеров, согласно их обряду, похоронили в круглых ямах в позе эмбриона, а эламитов и мелуххцев — сожгли в деревенских хижинах, в которые добавили валежника. По слухам, курухи своих покойников поедали. Может быть, это фейк, детище информационной войны бронзового века. Солнце уже садилось, но я приказал отправляться в путь. Хоронить трупы курухов я не собирался, а оставаться рядом с ними было опасно. Своим воинам сказал, что из-за злых духов. На самом деле боялся инфекционных заболеваний. Здесь не сухой климат Аравийского полуострова, где труп превращается в мумию за несколько часов, а сырая Индия, в которой покойник гниет долго, заражая все вокруг, пока не сожрут падальщики. Они уже трудились на поле боя, но трупов было так много, что работать им, не покладая клювов и желудков, несколько дней.
61
Оказывается, сбежавшие мелуххцы сообщили жрецам, что сражение проиграно, что мы все погибли, а кто спасся, тот прячется в джунглях, опасаясь расправы. Увидев идущее к городу войско, крестьяне разбегались в разные стороны, уводя скот и унося ценное добро. Да и в Мелуххе началась паника. Гонцу из храмовой стражи пришлось долго доказывать, что он не лазутчик и даже не дух погибшего воина, а несет благую весть. Когда мы добрались до города, там уже успокоились и поверили в чудо.
Меня вместе со старшими командирами приняли в верхней части цитадели. Опять было представление с бронзовым слонопотамом. Устроили, как понимаю, для моих подчиненных. После чего каждому из нас поднесли по длинной набедренной повязке, щедро украшенной разноцветными бусинами, и по золотому браслету в виде слона, ухватившегося хоботом за свой хвост. Это атрибуты местной гражданской администрации. То есть, нас приравняли в правах с лучшими жителями города.
— Нам бы хотелось, чтобы вы разбили еще и каннадига, — высказал пожелание верховный жрец, которого звали Укан.
— Не в этом году, — отклонил я. — Ваш климат непривычен для моих воинов, многие заболели, их надо срочно отвезти домой, чтобы выздоровели. Давайте подождем, когда каннадига нападут — и тогда я приплыву и накажу их. Это будет выглядеть и как кара богов.
На самом деле причина была та же: не станет у мелуххцев врагов — незачем будет платить нам.
— Да, так будет лучше, — сразу согласился Укан, хотя по его глазам было видно, что так будет очень даже хуже.
Может быть, поэтому нас не пригласили на пир в цитадель, по которой прямо таки растекался аромат мыса, запеченного со специями. Впрочем, говорят, что жрецам запрещено делить трапезу с мирянами, даже с земным воплощением какого-либо бога.
Поляну всему моему войску накрыли на лугу между городом и холмом со странным храмом. На холм привели стадо быков, зарезали там, что-то сожгли в каменных чашах, а остальное отдали нам. По всему лугу горели костры, над которыми на деревянных толстых жердях запекались большущие куски мяса. К мясу нас наносили лепешек, специй и финикового вина. Шумеры, эламиты, не струсившие мелуххцы, которым уже пообещали повышение по службе, и храмовые стражники, участвовавшие в походе, гужбанили до полуночи. На всякий случай я приказал выставить охрану. Сказал, что опасаюсь мести уцелевших курухов, но на самом деле опасался подвоха от жрецов. Они ведь еще не расплатились с нами.
Награждение прошло утром. Из цитадели привезли несколько возов с кожаными мешками, в которых лежали бусины — мелуххские деньги. Обычным воинам выдали по одной дюжине, десятникам — по полторы, сотникам — по три, старшим командирам по шесть. Кто хотел, тут же обменивал бусины у местных купцов на разные товары. Мне поднесли дюжину дюжин бусин из самого ценного, оранжево-красного сердолика и золотую цепь со слонопотамом, у которого глаза были из черных жемчужин — неплохая прибавка к ежегодной дани. После чего мне передали слова верховного жреца Укана, что нам разрешается покинуть город Мелухха следующим утром. В переводе с дипломатического это обозначало, что нас боятся и просят уплыть поскорее. Что мы и сделали.
62
Следующие три года я провел в трудах праведных. В основном занимался строительством городских стен вокруг всех крупных населенных пунктов, а также храмов, плотин и водохранилищ, ремонтом старых и прокладкой новых каналов. Благодаря регулярно поступающей дани и доходам от резко расплодившихся купцов, у меня были для этого деньги и строительные материалы. Теперь многие морские торговые пути шли через Гуабу и Лагаш, а не через Дильмун. Все города-государства Двуречья, причем не только шумерские, входили в зону действия лагашских купцов, к которым относились предельно корректно, потому что знали, к чему может привести осложнение отношений со мной. Увядание Дильмуна служило им наглядным примером. Да и жрецы из Ниппура, которым я время от времени посылал подарки в виде ценной заморской древесины, не забывали напоминать простым смертным, что я — не простой и не смертный. Мои суда тоже вносили лепту в процветание Лагаша. Я отдал все три в аренду купцу Арадму. Теперь они работали на линии Гуаба-Мелухха, делая богаче всех, начиная от матроса, получавшего не только зарплату, но и имевшего возможность провозить двенадцать мана (шесть килограмм) груза.
Девятый год моей жизни в стране черноголовых начался с приятного события — рождения второго сына у Иннашагги, названного Мескиаггашером в честь какого-то легендарного предка. Я не собирался его заводить, чтобы не опасаться рождения четвертого ребенка, но так уж вышло. Инна была буквально заряжена на рождение сыновей. Именно так она воспринимала роль жены энси. У Мескиаггашера волосы были черные, кожа смугловатая, а глаза серые.
В августе пришли тревожные вести из земель гутиев. Этот народ жил в горах северо-западнее Лагаша. Время от времени гутии вместе с луллубеями и субареями нападали на северные шумерские города. До Лагаша пока не добирались, слишком далеко, поэтому я мог бы не напрягаться, но больно уж мне понравилось получать дань. Да и армия засиделась без дела и добычи, а она, если не воюет с кем-либо, начинает воевать сама с собой.
На этот раз взял с собой и колесницы. Застоялись они без дела. Да и хотелось проверить некоторые идеи, пришедшие в мою голову во время тренировок личного состава. На учениях получалось превосходно, а вот как будет в бою — вопрос на засыпку. Колесницы ехали по суше, по левому берегу реки Тигр. Следом за ними шагали пехотинцы налегке. Припасы, щиты, копья везли на речных плоскодонных судах. Я поменял щиты у своих копейщиков из второй и последующих шеренг. Теперь у них были прямоугольные меньшего размера и более легкие, чем те, что у первой, наподобие римских, которые я видел в Музее римской цивилизации в двухтысячном году нашей эры, на рубеже двух веков и двух тысячелетий. У лучников щит остался небольшим и легким, но добавились еще и доспехи из двенадцати слоев льняной ткани, замоченных в вине и морской воде. Такие доспехи надежно защищают от стрел, почти хорошо от камней, выпущенных из пращи, и плохо от удара копья, топора или дубины. Так ведь лучникам и не надо будет сражаться врукопашную. Разве что дела пойдут совсем уж плохо.