Шумный двор
Шрифт:
— Я не уйду, — очень тихо сказал Саша и добавил: — Зачем вы бьете его? Разве можно…
— Что?! — ошеломленно спросил Лешкин отец. — Да ты кто такой — указывать мне?!
— Я? — смешался Саша. — Никто… Обыкновенный человек. Товарищ Леши…
В дверь снова негромко постучали.
— Кого там еще несет! — проворчал Василий Степанович и, бросив на кушетку ремень, сам пошел открывать.
Это был Василек.
— А тебе чего надо?
— Здравствуйте, — пролепетал Василек и коротко вздохнул, будто всхлипнул. — Василий Степанович, Лешка не виноват. Ведь мы все играли
— Как это не виноват? — проходя в комнату, сказал Василий Степанович. — Стекло-то он разбил.
— У него просто мяч срезался, — стал охотно объяснять Василек. — И у меня бы мог срезаться, и у другого. Конечно. Разве Леша виноват? Иногда бьешь по воротам, а мяч в другую сторону летит. Даже у настоящих футболистов случается. Недавно по телевизору видел: Хусаинов из «Спартака» с двух метров по воротам бил. И не попал. Так то сам Хусаинов! Вот и Леша хотел пробить по воротам, а мяч срезался…
— Ну, ладно, ладно, — перебил Василий Степанович и устало опустился на стул. — Я вам покажу — срезался. Топайте отсюда.
— А Леше можно идти? — заискивающе спросил Василек.
— Пусть идет, — безразличным голосом сказал Василий Степанович.
Когда ребята ушли, он обхватил голову руками и зажмурился.
— Башка трещит… Надежда, — позвал он жену, — принеси воды.
— Может, порошок дать? — участливо спросила Надежда Ивановна.
— Давай. Все равно.
Он проглотил порошок. Потом жадно, большими глотками пил воду. Кадык на его шее ходил вверх и вниз. Кружка в руке вздрагивала.
— Бросал бы ты пить, Вася, — с тяжким вздохом проговорила Надежда Ивановна. — Нельзя тебе, который раз на сердце жалуешься.
— Не бойся, раньше времени не помру.
— Все храбришься. А врач-то, помнишь, предупреждал: ни капли не брать в рот. А ты… И какая радость — голова болит, сердце давит. Полночи стонать будешь… А нам, подумай, сладко? Нюся пугается, плачет. Леша будто чужой, недобрый сделался…
— Да будет тебе причитать! — рассердился Василий Степанович. — Что уж я — конченый человек? Враг семье своей?
— Не враг, Вася. Не говорю, что враг. Только, поверишь, тяжело мне. Ох, как тяжело. — Надежда Ивановна всхлипнула. — Людям в глаза смотреть стыдно… А дети. За что дети-то страдают?.. Вот побил Лешу. А зачем?..
Долго сидел Василий Степанович, обхватив руками голову. Хмель прошел, но голову еще клонила тяжесть, давило в груди. На душе было скверно. В самом деле, за что побил сына? Да себя вспомнить — разве не случалось такого? Тоже лет тринадцать было, вот как Лешке сейчас. Жил на первом этаже сапожник Зубов. Настойки любил делать. Выставил как-то батарею бутылей на окно, чтобы добродили на солнышке, А они, ребятишки, в футбол играли. И случилось же так, что он, Васька Пронин, по кличке Буза, угодил мячом прямо в бутыль с вишневой настойкой. Досталось бы ему тогда на орехи, да хорошо, ребята не выдали. Верные были ребята. Не хуже Лешкиных друзей. Василий Степанович усмехнулся, вспомнив Василька
А потом опять вспоминал себя мальчишкой. Как был пионером, ездил в лагерь… Когда же это было?.. Тридцать пятый или тридцать шестой год?.. И-их! Сколько годков пробежало!.. А интересное было время. В самодеятельности участвовал, на баяне играл. Песни пели. Костры жгли. Военные игры… Тогда-то играли. А настоящая война — другая. Василий Степанович пощупал возле локтя два глубоких шрама. Автоматной очередью жигануло. И на боку — три отметины. На голове тоже. Контузия… Может, оттого и выпивать начал? А может, и не оттого. Черт его знает… А недавно вот с шоферов сняли. Его сняли! Да он полтора года со смертью в обнимку снаряды на передовую возил! Награды имеет…
Василий Степанович сокрушенно замотал большой седеющей головой. «Нехорошо как-то получается. Нехорошо…»
Голубой значок
За ужином, как обычно, собиралась вся семья Козыревых. Шум, разговоры, смех. Не отставал от детей и Петр Алексеевич. Быстрый, моложавый, он то и дело сыпал шуточками, подмигивал, а смеялся так заразительно, что и Анна Сергеевна не могла удержаться от улыбки.
Когда кончили пить чай, Пенка отстегнула от сарафанчика голубой значок и положила его перед отцом.
— Добро, — сказал Петр Алексеевич и посмотрел на самого младшего — пятилетнего Вадика.
Малыш с гордостью выпалил:
— Цветочкам пить дал! Платок от носа выстирал! И еще тарелку и два стакана!
Толик, собиравшийся в этом году в первый класс, солидно поправил брата:
— Тарелки и стаканы не стирают, а моют.
Вадик на его слова не обратил внимания.
— Всё, — сказал он.
Поднялся Толик.
— Сначала вымел щеткой в комнате. Потом вычистил песком кастрюлю. — Он подумал и не совсем уверенно добавил: — Ну, и во дворе один мальчишка стукнул девочку, а я сказал: «Если еще полезешь, то надаю».
— Ага! — вскочил Вадик. — И забыл! Забыл! Еще мяч девочке достали. Ты полез в крапиву, и я полез. Не испугался!
— Молодцы! — похвалил отец. — Ну, а ты, Пенка?
— Лучше я за нее скажу, — улыбнулась Анна Сергеевна. — А то снова о чем-нибудь умолчит. Сначала почистила картошку. Потом сварила кисель. Еще стирала. Вещей с десяток выстирала.
— Еще четыре партии в шахматы выиграла, — с удовольствием сообщил Саша. — Страх и ужас навела на ребят. Даже местный гроссмейстер был посрамлен и бесславно покинул поле боя.
Петр Алексеевич потрепал Пенку по волосам. Та прижалась к отцу и тихонько засмеялась.
— А значок, — сказала она, — все-таки заслужил Саша. Он такое совершил!..
— Уж ты скажешь! — нахмурился Саша.
— Скромность, конечно, украшает человека, — весело заметил отец. — Но может быть, вы нас с мамой посвятите в суть дела?
Саше пришлось рассказать, как заступился за Лешу.
Петр Алексеевич слушал внимательно и серьезно.
— Что ж, — сказал он. — Мне кажется, что значок сегодня действительно заслужил Саша. Анечка, ты согласна?