Шумный двор
Шрифт:
— Все ясно! Он кинет в Грома атомную бомбу.
Ребята рассмеялись.
— Бомбу не бомбу, — сказал Саша, — а вот в газету написать было бы здорово… Ну, чего на меня уставились? Написать, что управдом не заботится о дворе. Что здесь пусто, ничего не устроено. Куда годится, даже песка малышам нет! Вы бы посмотрели на наш двор, в Днепропетровске! Баскетбольная площадка! Волейбольная! В пинг-понг захотел играть — пожалуйста. В городки — пожалуйста. И все сами сделали.
По лицам ребят Саша понял, что они не очень-то верят ему.
— Думаете, вру? Да? Эх, знали бы, какие у нас там
Леша вспомнил, как кричал на него управдом, и безнадежно качнул вихрастой головой.
— Не позволит Гром. И жильцы крик поднимут. Чтоб у них под окнами в мяч колотили — ни за что!
Саша снисходительно улыбнулся.
— Жильцов не бойся. У нас тоже сначала некоторые шумели. А потом еще как довольны были. Вся загвоздка в Громе. О нем надо написать.
— Ребята! — вдруг обрадованно сказал Василек. — Давайте и правда напишем. Пусть знает! Тогда и Лешкин отец о ремне забудет.
— А что, может попасть тебе? — спросил Саша у Лешки.
Василек вздохнул:
— За штраф-то? Ого!
Довод о Лешкином отце убелил даже Володьку.
— Так слушайте, — сказал Саша. — Зачем откладывать? Идемте ко мне и напишем… Или ты не согласен? — посмотрел он на молчавшего Лешку.
Тот подумал, щуря зеленоватые глаза, и нехотя поднялся со скамейки.
— Да ладно, пошли. Раз все — так и я.
Возле подъезда им встретился Костя Саенко. Он был бледен, губы закушены. Костя хотел пройти мимо, но Володька сгреб его своими длинными ручищами.
— Стоп, машина! Поворот на сто восемьдесят градусов. Шагай с нами.
— А куда вы? — машинально спросил Костя.
— Разве не видишь — на войну! — И Володька нагнулся к Костиному уху: — Громить Грома.
Костя ничего не понял. Но все же невольно улыбнулся. Значит, что-то смешное, раз все смеются. Костя зашагал вместе с ребятами. Но, поднимаясь по лестнице, он вновь с волнением подумал о себе: «Неужели я такой трус? Что же теперь будет?»
Несколько минут назад Костя тихонько открыл ящик буфета и достал коробку с дедушкиной пенсией. Там лежало пять трехрублевых бумажек. Никогда Костя не брал без спросу денег. И вот — взял. Бумажка так жгла пальцы, что он снова положил ее в коробку. После этого еще дважды вынимал из коробки трехрублевку и каждый раз клал на место.
Так и не хватило у Кости духу взять деньги. Что же теперь он скажет Марсу?
Монашка
До самого обеда Лена ни на чем не могла сосредоточиться. Начала было читать Тургенева «Отцы и дети», но скоро отложила книгу. Потом раскрыла роман Гюго «Девяносто третий» на французском языке, пробежала страничку-вторую и тоже закрыла. Подошла к пианино. Тронула пальцем прохладные клавиши, послушала тугой и долгий, будто улетающий в неведомую даль звук и со вздохом закрыла тяжелую полированную крышку.
В комнате было тихо. Из квартиры новых соседей, откуда через стенку нередко приглушенно доносились смех, беготня и детские
В окне светилось небо. Голубое-голубое. «Как Сашина рубашка», — вспомнила Лена. В тот день, когда она захлопнула перед Сашиным носом дверь, казалось, что обиделась на него, а на самом деле обиды не было. Зато весь день и вечер она грустила. И вчера было грустно, и вот сегодня отчего-то места себе не находит… Лена в задумчивости намотала золотистый конец косы на палец, медленно прошла в переднюю и прислушалась к тишине… «Какое все-таки удивительное совпадение, — подумала она. — Саша жил в Днепропетровске. Каждый день ходил по улицам, встречал сотни людей. И возможно, видел моего отца. Конечно, вполне возможно…»
За последние два дня эта мысль много раз приходила ей в голову. И вчера и сегодня Лена то и дело выбегала посмотреть на почтовый ящик. Теперь-то она смогла бы достать письмо! Вот и сейчас она открыла дверь — в ящике было пусто.
«Почему я вообразила, что обязательно должно прийти письмо? — подумала она. — Ведь писем нет уже очень давно. С полгода или даже больше… Интересно все же, когда написано то письмо».
И хотя Лена знала, что определить этого не сможет, она открыла платяной шкаф и вытащила из-под стопки белья большой конверт. В нем бабушка хранила какие-то квитанции, счета, письма, написанные по-французски, старые открытки с видами Парижа. Здесь-то Лена и нашла случайно нынешней зимой тетрадный листок, исписанный крупным, четким почерком. То, что она прочла, потрясло ее. Теперь она знает письмо наизусть.
«Уважаемая Валентина Григорьевна!
Третий раз пишу Вам в этом году, но от Вас ни единой строчки не получил. Умоляю, ответьте наконец, в чем причина Вашего молчания? Неужели многие годы не смягчили и не сгладили в Вашем сознании мою вину (если она вообще была)? Неужели Вы не можете понять чувство отца, столько лет разлученного с дочерью? Ведь я имею право хотя бы на материальную помощь Лене! Но Вы и этого не желаете. Умоляю, ответьте мне. Пять лет я живу в Днепропетровске, и все годы…»
На этом письмо обрывалось. Ни числа, ни подписи. Сколько раз Лена смотрела на тетрадный листок в простую линейку, на большие буквы! Сколько передумала о нем! Это писал отец, о котором она только знала, что он существует, что он плохой, недостойный человек, что о нем не надо ни говорить, ни вспоминать. Так сказала бабушка. Сказала твердо и решительно. И Лена ей верила. Верила до того дня, пока случайно не увидела этот листок неоконченного письма.
С тех пор она в смятении. Спрашивать о письме у бабушки не решалась. Да и нехорошо огорчать ее. Что бы там ни было, а бабушка все-таки самый близкий ей человек. Но так хочется узнать об отце! По письму видно — он не такой уж плохой. Но почему бабушка говорит, что мама умерла только из-за него и что он искалечил им жизнь?.. Ах, если бы узнать адрес… А как узнать? Письма отца бабушка уничтожает. Лена все в квартире перерыла — ни письма, ни конверта не нашла. Лишь брачное свидетельство с фамилией отца разыскала. Да вот этот случайно сохранившийся листок из письма. Когда же оно написано? Год назад? А может быть, два года, три?.. Хотя бумага еще не начала желтеть…