Шут и император
Шрифт:
— О нет, нет, — запричитал он, отчаянно мотая головой.
— Но разговор шел на греческом языке?
— Конечно, конечно.
— С акцентом или без?
— Я не заметил никакого акцента.
— Продолжай.
— Я вспомнил о кольце и серьге. И прикинул, что ему они больше не нужны.
— Может, ты нашел у него еще что-то?
Продавец реликвий порылся в куче неприглядного хлама возле тюфяка и извлек оттуда старый кожаный кошелек.
— В нем не было денег, — заявил он весьма неубедительным тоном. — Но там лежал клочок бумаги. Я не понял, что
Я забрал у него кошелек и открыл. Там лежала бумажка с едва различимыми буквами. Записку написали по-немецки. Глянув на нее, я передал листок Клавдию и открыл дверь.
— Ты никогда не видел меня, — бросил я напоследок. — Не забывай об этом, иначе мы обязательно встретимся еще раз.
— Убирайтесь, — прошипел он.
Мы вышли на свет божий.
Пройдя к пристани, мы уселись на край причала. Клавдий повернул листок к свету и прочел:
— «Сегодня вечером не смогу. Т.». Тиберий?
— Или Талия, — ответил я. — Возможно, нам не суждено узнать, кто это написал.
Перед нами высились судостроительные верфи. Они пребывали в запустении. В былые времена Византия выводила в Босфор по двести кораблей, готовых дать отпор любому арабскому флоту. Сейчас здесь насчитывалось едва ли штук двадцать старых развалин, половина стояла в сухих доках, и все явно нуждались в ремонте. Однако мы не заметили вокруг них даже охраны, не говоря уже о конопатчиках, кипятящих смолу в огромных чанах, о канатчиках, плетущих снасти, и плотниках, ремонтирующих корпуса и палубы.
— Этот город созрел для захвата, — заметил я.
— Его охраняют войска, — возразила Виола. — И стены.
— Стены тоже отчаянно нуждаются в ремонте, — сказал я. — Да и бдительность охраны вызывает сильные сомнения. Отрядам, охраняющим Анастасийские стены, платят так нерегулярно, что они уже готовы разбежаться. В этом городе творятся очень темные делишки.
— Неужели это как-то связано с исчезновением шутов? — спросила она.
Я пожал плечами.
— В круг наших интересов входит сохранение мира. С устранением шутов исчезает и один из источников добрых советов и благонамеренных действий. Но я не думаю, что все происходящее здесь вызвано тем, что кто-то решил уничтожить пятерых шутов и трубадура.
Я встал, потянулся и, прогнувшись назад, коснулся пяток. Виола наблюдала за мной с любопытством.
— Физические упражнения помогают тебе размышлять? — спросила она.
Я задумался на мгновение, ответил:
— Нет, — и выпрямился.
— Что же дальше? — спросила она. — Ты хочешь найти Талию и карликов?
— Нет, — сказал я. — Они все жили возле Влахернского дворца. Туда мы направимся завтра. А сейчас давай сходим на ипподром и выясним, что нужно сделать, чтобы получить разрешение выступить на скачках.
Мы прошли вдоль морских стен и свернули на север перед началом Вуколеонской набережной. Там красовалась мраморная композиция, изображающая смотрящих в море быков и львов. Это были самые бдительные стражи, каких мы видели со времени прибытия в город.
Южный конец ипподрома был оформлен величественным резным фасадом с огромными мраморными арками шириной никак не меньше шестисот футов. Обрывистый склон холма, служившего основанием этому грандиозному сооружению, вынудил древних архитекторов укрепить его массивными колоннами. Под прикрытием арены располагались обширные конюшни, примыкающие к склону, их нужды обеспечивались множеством опытных кузнецов, плотников и строителей колесниц. Именно туда я и предпочел зайти, минуя главный северный вход.
Если защита города явно не была первостатейной заботой нынешнего императора, то о развлечениях заботились с прежним усердием. Лошадей всячески холили, обеспечивая самый лучший уход и лечение при малейших следах повреждений или признаках болезни. Далеко не сразу удалось нам найти нужного человека, но после настойчивых расспросов мы в итоге разыскали его. Объем бицепсов этого могучего детины на вид равнялся объему моего торса, а его торс казался таким же мощным, как колонна Аркадия. Густая борода оставляла для обозрения лишь незначительную часть лица, покрытого копотью кузнечных печей. Одет он был в плотные кожаные штаны и защитный кожаный шлем. По его обнаженному торсу струились обильные ручейки пота, оставляя бледные полоски на прокопченном теле. Он равнодушно посмотрел на нас.
— Меня зовут Фесте, — крикнул я, перекрывая громкий шум мастеровой деятельности. — Это мой подручный, Клавдий. Говорят, шутам надо переговорить с тобой насчет выступлений на скачках.
— Верно говорят. Меня зовут Самуил. Кто тебя послал? — спросил он зычным раскатистым басом.
— Да никто не посылал, — сказал я. — Но в прежние времена я работал с Деметрием и Тиберием. Они могли бы дать хорошую рекомендацию моим дарованиям.
Он нахмурился при упоминании других шутов.
— Они уже давно не показывались у нас, — сказал он. — Откуда мне знать, действительно ли ты работал с ними?
— Если желаешь, я устрою сейчас небольшое представление.
Он кивнул. Сняв плащ, я бросил его Клавдию и продемонстрировал ряд номеров, жонглируя различными предметами, поскольку здесь было так шумно, что песни или шутки все равно не произвели бы должного впечатления. Он вяло следил за моим выступлением.
— Отлично, — сказал он. — Если заплатишь входную плату, то можешь приходить на скачки через три дня.
— А велика ли плата?
— Для начала заплатишь мне золотой гистаменон, а потом добавишь десять процентов от выручки.
— Не дороговато за одно выступление?
Он улыбнулся.
— Постоянно платить не придется. Если приживетесь здесь, то останутся только проценты.
— Вполне справедливо. А по какому случаю скачки?
— По случаю дня рождения какого-то императорского родственника. Обычный повод. Тут будут скачки на колесницах, а в перерывах между заездами — выступления акробатов, музыкантов и еще одного изобретателя, желающего продемонстрировать свой полет. Да не волнуйся, места всем хватит.
— Договорились. Увидимся через три дня.