Шут. Книга II
Шрифт:
«Мне не нужна ваша корона!» – хотелось крикнуть ей, но Элея проглотила постыдные слова и лишь низко склонила голову, пытаясь спрятать слезы. Отец был прав. Подозрения Совета – это уже серьезный довод.
Ее жизнь действительно никогда не принадлежала ей. И прежде дочери короля даже в голову не приходило перечить судьбе: она с молоком матери впитала, что долг рожденного для трона – забота о своем народе. Элея рано осознала всю величину ответственности, скрытую за титулом. И когда возникла необходимость, безропотно пошла замуж за Руальда, которого видела лишь единожды – на портрете. Она знала – это ее долг. Боги, какой смешной наивной девочкой была она тогда! Не познавшей еще ни боли, ни страсти,
Она почти не умела лицемерить, поэтому обманывать приходилось в первую очередь себя. Это себе, а не окружающим королева Элея внушала, будто на дух не переносит двуличного шута со всеми его уловками и ужимками. Себе ежедневно доказывала, что Руальд – лучший мужчина в мире. Самый умный, самый храбрый, самый добрый и внимательный. Пока наконец и вправду не поверила. Пока не привыкла если уж не любить в полной мере, то хотя бы ценить и уважать своего мужа. Видят боги, не так это было и трудно… Руальд обладал почти всеми чертами характера, которые делают мужчину – мужчиной, короля – королем. Грех ей было жаловаться. Только вот сердце обманывать оказалось так же глупо, как и мудрую наставницу, которая всегда видела ее насквозь. Сердце не знало правил этикета и законов притворства. Каждый раз, когда Элее казалось, что она наконец избавилась от непозволительного чувства, случалось одно и тоже – сны. Красочные и удивительно живые, они являлись по ночам незваными гостями и в клочья разрывали наивную убежденность королевы, что она сумела-таки погасить этот потаенный огонь.
О, сколько нежности было в тех снах, сколько страсти и свободы! Она просыпалась – как будто падала с небес на землю. Лежала с закрытыми глазами, каждой частичкой своей души впитывая волшебство невозможного, несбыточного счастья. Спеша запомнить то, чего не будет никогда. Эти сны были счастьем и наказанием, ибо после них Элея вновь со всей ясностью осознавала, чего на самом деле жаждет ее душа. Душа не королевы, но женщины…
– Что же мне делать, папа? – справившись, наконец, с постыдными слезами, загнав их обратно, она подняла глаза на отца, ища его поддержки. Элея и в самом деле не видела ответа на этот вопрос, ожидание изводило ее хуже любого недуга. Она так нуждалась в мудрости своего короля… Но Давиан был суров:
– Ты знаешь – что, – он сердито стряхнул остатки яйца с ладони и вытер ее салфеткой. – Одно твое слово – и прощальники заберут его сегодня же.
Одно лишь слово…
Одно слово – и больше не будет этих бессонных ночей, бесплодных надежд…
Ничего не будет.
Ее шута не будет.
Элея молча встала из-за стола и вышла, не взглянув более на отца. Да, возможно, он был прав, возможно, ей давно следовало отказаться от веры в чудо. Но сказать это единственное слово было выше ее сил.
За спиной у нее молчаливый Тарил принялся собирать со стола приборы. Он служил Давиану уже почти тридцать лет и за это время ни разу не позволил личным беседам членов королевской семьи стать всеобщим достоянием. Отец Элеи доверял ему, как Руальд – Патрику.
«Я больше никогда не смогу стать королевой, – думала она, медленно, точно слепая старуха, бредя в свои покои. – Я должна отречься от трона. Это будет честно. Бедный мой отец, любимый мой отец… Прости меня, прости…»
Позже Элея долго стояла у высоких перил каменного балкона, смотрела на море и в тысячный раз пыталась представить себе, как прощальники входят в дом Ваэльи, без усилий поднимают легкое тело и, завернув в белый саван, выносят прочь. Они не позволят следовать за повозкой, это запрещено. Ей останется только стоять в проеме двери – так чтобы никто не узнал принцессу за сумеречной вуалью вечернего полумрака – и смотреть им вослед.
Нет.
Нет. Нет. Нет!
Покуда у ее шута оставался хоть призрачный шанс вернуться, она не могла позволить прощальникам забрать его.
3
Поздно вечером, когда Элея уже расплела косу, вежливый стук в дверь отвлек ее от созерцания своего бледного лица в слишком уж правдивом зеркале.
Она со вздохом встала и, пройдя через всю комнату, отворила высокую створку, ожидая увидеть одну из своих служанок. Те как раз вышли, чтобы принести горячей воды для вечернего умывания да теплого молока с кухни.
На пороге стоял отец.
И был он вовсе не таков, как утром. Давиан будто снял ту невидимую корону, которая неизменно покоилась на его царственной голове. Элея робко отступила, пропуская его внутрь.
– Прости, что тревожу тебя столь поздно… – Отец прошел в комнату и остановился у камина. – Сердце мое не в силах выносить твою печаль, дитя мое. Ты можешь прятать ее как угодно глубоко. Но я-то прекрасно знаю, что на самом деле с тобой происходит. Весь день я думал об этом… – Элея видела, как нелегко королю говорить. Он думал об этом не весь день, а гораздо дольше. С того самого часа, когда птица принесла горестные вести из Золотой. – Я вспоминал твою мать, Элея. Пытался представить себе, как бы я поступил, случись с ней такая же беда, как и с Патриком. Это… жестокий выбор.
Отец глубоко вздохнул.
Элея молчала. Сама она неоднократно утешала себя малодушной мыслью, что, будь на месте шута королева Таэна, речи велись бы совсем другие… О том, как сильно любил Давиан свою жену, знали все. Но Патрик не был супругом принцессы Элеи. Он не был даже ее подданным. Просто пришлый шут. Да, герой, но… по сути – никто.
– Папа…
Король протянул к ней руки, и Элея шагнула ему навстречу, прижалась к старому темному камзолу, пропахшему табаком и дымом. Совсем как в детстве, когда объятия отца казались спасением от любых бед.
– Я чувствую себя такой беспомощной, такой глупой… недостойной своего титула. Мое сердце словно проткнули раскаленной иглой…
Она не видела больше смысла скрывать это, но и выразить словами все происходившее в душе было невозможно. Может быть, именно поэтому Элея вдруг сказала то, чего говорить не собиралась и не должна была:
– Отец… Патрик ведь наделен даром. Он маг… Истинный маг. Не ведун, не лекарь из Красной Башни или Рудеса… Он маг от рождения, отмеченный богами, – и зажмурилась, испугавшись того, что произнесла. Ваэлья строго-настрого запретила открывать тайну шута кому-либо. Хотя теперь-то… какая уже разница?
– М-да… – Давиан глубоко вздохнул, качнув головой.
Он отошел к камину и достал свою трубку. Не разжигая, закусил короткий темный мундштук и какое-то время молча терзал его в зубах, а потом воскликнул с досадой:
– Ах пекло! Ну как же так?! Я должен был догадаться. Должен был! Эти волосы, эти чудачества на грани безумия.
Элея с удивлением отметила, как много королю, оказывается, известно. Даже про цвет волос.
– Тогда, зимой… Патрик… он не просто так вернулся в Закатный Край, – Элея решила, что теперь уже терять нечего и можно рассказать все без утайки. – Он хотел снять проклятие с Руальда. И он это сделал, отец! Все говорят: «Руальд прозрел, Руальд опомнился!». Никто только не знает – отчего…