Шут
Шрифт:
Этот мужчина-шут, по имени Сампэй, был когда-то биржевиком на улице Кабутомати. Но еще с тех пор им завладело нестерпимое желание заняться шутовским ремеслом. Сорока пяти лет от роду Сампэй в конце концов пошел в ученики к шуту в Янагибаси. И вскоре благодаря своим необычным способностям он стал пользоваться большой популярностью, а недавно был признан лучшим среди своих коллег по ремеслу.
«Беспечный этот парень Сакурай! (Сакурай — его фамилия). Насколько шутовство больше подходит его натуре, насколько оно лучше для него, чем ведение дел на бирже. Он, кажется, счастлив!» — так время от времени судачили люди, некогда знавшие его.
Во время японо-китайской войны он построил довольно приличную контору недалеко от Кайунбаси, нанял несколько работников, завел знакомства с господином Сасакибара и другими знатными людьми. С тех пор о нем говорили: «В присутствии этого
Сампэй хорошо пел, искусно вел беседу, но никогда не зазнавался, несмотря на большую известность. Более того, не придавая никакого значения своему положению в обществе, а порой забывая даже о мужском достоинстве, он получал огромное удовольствие от того, что приятели и гейши потешались над ним, расхваливая на все лады. В минуты, когда, подвыпив, Сампэй сидел с лоснящимся, сияющим лицом при ослепительно ярком электрическом свете, он чувствовал, что живет. Посмеиваясь, Сакурай не переставал сыпать шутками. И нужно было видеть горящие его глаза, выражавшие переполнявшую его радость. Он поистине постиг самую суть разгульного времяпрепровождения и, казалось, был олицетворением развлечений.
Сампэй был любезен со всеми, не делая различий между гостями. Даже у гейш он не забывал справиться о здоровье. Но те поначалу испытывали к нему лишь отвращение, думая про себя: «Чертов бабник!» Однако, узнав Сампэя поближе, привязывались к нему. Он по природе был человеком простодушным и получал удовольствие от того, что люди потешались над ним. Вскоре Сакурай стал любимцем гейш. Женщины дорожили его вниманием, но, несмотря ни на деньги, ни на славу, ни одна из них не влюбилась в него. При встрече к Сампэю никто не обращался на «вы» и не называл «господином», а просто — Сакурай. И, естественно, обращаясь с ним, как с низшим, никто не считал это проявлением грубости.
На самом деле Сампэй никак не располагал к тому, чтобы его уважали или влюблялись в него. Даже нищему, пожалуй, не пришло бы в голову поклониться ему при встрече. От природы Сакурай обладал натурой, которая вызывала у окружающих своеобразное презрение, смешанное с симпатией и жалостью. В нем было что-то такое, что заставляло любить его. Как бы ни потешались над ним, он никогда не сердился, а, наоборот, был доволен. Только лишь у него заводились деньги, он обязательно приглашал приятелей, угощал их на широкую ногу и сам же прислуживал им за столом. Когда же Сампэя приглашали на пирушку или в компанию к знакомым, какие бы дела его ни ждали, он моментально принимал приглашение, откладывал все дела и, позабыв всё на свете, стремглав выбегал из дому. Когда он появлялся на пороге, приятели частенько, подтрунивая над ним, говорили, спасибо, мол, что пришел. А Сампэй неожиданно принимал важную позу и, кланяясь до пола, непременно повторял: «Пожалуйста, приходите в гости ко мне!» Гейши ради шутки, подражая гостям, кричали наперебой: «Эй, принеси-ка это!» — и, скомкав бумагу, кидали на пол. Сампэй же, отвесив несколько поклонов, услужливо приносил ее на веере, приговаривая голосом уличного фокусника: «Спасибо! Не стесняйтесь! Бросайте все! Всего лишь за две сэны! [4] Наша семья кормится этим! Тем самым господа из Токио помогут слабым и бедным!»
4
сэн — денежная единица равная 1/100 йены.
Однако такой, казалось бы, беззаботный человек, Сакурай знал, что такое любовь. Несколько раз случалось ему приводить к себе в дом женщин из профессиональных гейш, хотя ни одна из них не стала его женой. Когда Сампэй влюблялся, его безалаберность становилась еще сильней. Чтобы заслужить благосклонность женщины, он пытался угодить ей и никогда не вел себя как подобает грозному мужу. Влюбившись, Сампэй становился совершенно безвольным, делал все, что только ни желала его возлюбленная. Повиновался любому ее требованию, лишь покорно приговаривая в ответ: «Хорошо, хорошо!» Иногда доходило и до того, что захмелевшие женщины били его по голове, обзывая дураком. Когда Сампэй приводил к себе в дом женщину, все его посещения чайного дома сразу же прекращались. Почти каждый вечер он собирал знакомых и приказчиков на втором этаже своего дома и под звуки сямисэна, на котором играла его новоиспеченная женушка, гости, разгоряченные вином, громко пели песни.
Один раз приятель Сампэя увел у него из-под носа его очередную подружку.
Этому человеку были совершенно несвойственны ни твердость духа, присущая мужчинам, ни гнев из-за ревности. Зато характер у него был удивительно непостоянным. Сампэй мог сильно возгореться любовью, до надоедливости обхаживать женщину, но уже через минуту пыл его охладевал. Поэтому Сампэй часто менял предмет своей любви. Но такой женщины, которая полюбила бы Сампэя, не было. Все лишь выжимали из него все до копейки, а затем в удобный момент бросали беднягу.
Вот так и текла его жизнь. Ни у кого Сампэй не пользовался авторитетом. То и дело он терпел огромные убытки. Торговля его шла вкривь и вкось, и вскоре он окончательно разорился. Став торговым агентом, Сампэй при встрече со старыми знакомыми обязательно говорил: «Вот подождите, скоро я опять стану богаче вас всех!»
Кое-где были еще дома, где с ним обходились любезно и где для него всегда находилась неплохая работенка, которая позволяла ему заработать. Но женщины постоянно обирали Сампэя: весь год он едва сводил концы с концами. Когда же Сакурай по уши залез в долги, он со словами: «Прошу тебя! Возьми меня к себе на работу!» — пришел в лавку к своему бывшему приятелю Сасакибара.
Так Сампэй опустился до положения простого приказчика. Но, несмотря на это, он не мог забыть сладость развлечений с гейшами, ставших его второй натурой.
Бывало, сидя за конторкой, Сампэй предавался воспоминаниям, напевая про себя какую-нибудь песенку. С раннего утра он ходил буквально сам не свой. В конце концов он терял всякое терпение и любым способом, пуская в ход все свое красноречие, отпрашивался с работы и шел развлекаться.
Знакомые поначалу охотно давали ему взаймы, думая про себя: «И все-таки что-то хорошее есть в этом парне!» Но в конце концов и они начинали сердиться из-за его назойливости. «Черт знает что за человек, этот Сакурай! Просто разгильдяй какой-то! На него и положиться совсем нельзя! Конечно, он был когда-то неплохим парнем… Но приди он ко мне еще разок все с той же просьбой, я ему задам такую головомойку!» — думали о нем.
Его прогоняли, а он свое: «В следующий раз я вам обязательно всё верну. Пожалуйста, простите меня! Я вас прошу, поверьте мне в последний раз! Не откажите в любезности, дайте взаймы! Вас устроит, если я верну всё сразу? Ради бога, я вас прошу! Заклинаю вас всеми святыми!..» Он буквально ходил по пятам, моля об одном, и почти все уступали.
Сасакибара надоело наблюдать все это. И вот однажды он сказал: «Послушай! Я изредка буду брать тебя с собой! Давай уж больше не беспокой людей!» Время от времени господин водил его в чайный дом, и с тех пор Сакурай стал работать усердно. Его словно подменили. Служить он стал преданно и ревностно. Когда у Сасакибара становилось мрачно на душе из-за постоянных волнений, связанных с торговлей, не было для него ничего приятнее, чем смотреть на благодушное лицо Сампэя за чаркой вина! И господин стал частенько брать его с собой. В конце концов это стало для Сампэя более важным занятием, чем работа приказчика. Слоняясь без дела с самого утра, он частенько шутил: «Я — гейша при лавке Сасакибара!» — и был при этом весьма горд.
У Сасакибара была жена из добропорядочного семейства и дети, старшей из них была дочь лет шестнадцати. Все — от хозяйки и до служанки — любили Сампэя. Частенько со словами: «Сакурай-сан, Сакурай-сан! Для тебя есть угощение, иди-ка отведай!» — зазывали его на хозяйскую половину и просили рассказать что-нибудь интересное. «Если бы я была такой беззаботной, как ты, мне и бедность была бы нипочем! Прожить всю жизнь играючи — это большое счастье!» — говорила ему хозяйка. И тогда Сампэй долго повторял без устали с самодовольным видом: «Совершенно верно, хозяйка! Потому-то я так и не знал горя! И это благодаря тому, что я всегда вел веселую жизнь!» Иногда Сампэй пел тихим хрипловатым голосом. Он знал все: и народные песни, и баллады, и сказы. Когда он затягивал песню, все слушали с большим вниманием. О модных песенках Сампэй узнавал всегда первым. Стоило ему только научиться новой песне, как он со словами: «Госпожа, хотите я напою вам занятную песенку?» — сразу же шел демонстрировать свое умение на хозяйскую половину. Каждый раз, когда в театре Кабуки шла новая пьеса, Сампэй несколько раз ходил смотреть ее на галерку и выучивал буквально каждую нотку интонации известных актеров Сикуван и Яодза.