Шут
Шрифт:
Ваэлья сказала, что однажды Шут сам поймет, как исцелить короля. Но было совершенно непонятно, когда это понимание придет. Пока он мог только быть рядом с Руальдом. Просто быть рядом.
Когда на Островах король вернулся в сознание, Шут со страхом ожидал упреков за спектакль на эшафоте, но Руальд не сказал ему ни слова. Он вообще не разговаривал, часами лежал, глядя в потолок, и вовсе не обращал внимания на своего любимца, который изо всех сил старался разговорить короля.
Но и не гнал.
Однажды Шут не выдержал и спросил:
– Руальд... ты сердишься на меня?
–
Король глубоко вздохнул.
– Патрик...
– он на миг прикрыл глаза, а когда снова открыл, взгляд его будто обрел наконец обычную живую остроту.
– Ну как на тебя сердится... шут ты мой... Просто жизнь стала противна мне. Неужели ты думаешь, я не осознаю своего безумия? Думаешь не понимаю, кто тому причиной? Пат... я не слепец, не дурак. Но я люблю мою ведьму, люблю и ненавижу. И все, что держит меня - это она. Не будь ее - я давно бы послал этот мир и эту жизнь ко всем демонам...
'Не будь ее, - с горечью подумал Шут, - ты был бы весел и здоров. Ты и Элея. И не случилось бы всех этих бед...'
– Руальд...
– осторожно начал он, - но отчего ты позволяешь ей так ломать твою судьбу? Твой разум? Это разве любовь, когда один совершает насилие над другим? Пользуется им?
– Шут и сам понимал, что вопросы эти слишком дерзкие, но они так давно тревожили его, не задать их было уже нельзя.
Руальд молчал, и Шут решил, что попросту не дождется ответа, когда король все-таки заговорил:
– Ты мало чего знаешь о нас, Пат. Судишь по тому, что видел, а видел ты лишь поверхность этого омута. Наша любовь похожа на войну, каждая наша ночь - на битву. Я столько раз готов был убить ее, но... смотрел в эти черные глаза и думал - а как я буду без них? Думал, может, весь мир не стоит этих глаз. И демоны с ним, с моим разумом... А на следующее утро опять не мог собрать себя воедино и проклинал тот день, когда встретил ее...
– Попроси ее снять чары, Руальд!
– воскликнул Шут.
– Заставь!
– Я просил...
– устало ответил король, - и грозил... Она сказала, что это не в ее власти. Сказала, со временем все пройдет, я вновь стану цельным...
– казалось, Руальд и сам не верит своим словам. Но Шуту Нар говорила то же самое.
– Я думаю, она не лжет, Руальд, - промолвил он, вспоминая слова Ваэльи.
– Чары слишком сильны даже для самой Нар.
Король печально усмехнулся:
– Может и так. Вот только я не уверен, что это повод радоваться. По всему выходит, я теперь действительно всецело в руках богов.
И Шут - вечный побрехун, язык без костей - не нашелся что ответить. Любые утешения прозвучали бы фальшиво...
2
Они с Руальдом были такие разные... И познакомились - случайно. Впрочем, Дала всегда говорила, что случайностей не бывает...
На самом деле, Шут умирал. Он уже полгода не жил в тепле и не ел досыта. После того, как погибла труппа Виртуоза, мыкался от одного города к другому, ночевал в стогах сена и под мостами. Ему не минуло и пятнадцати зим, он был тощим, маленьким и грязным - никто не зарился на такого работника. А зима уже давала знать о своем приближении долгими холодными дождями и промозглыми ветрами. Здоровье у Шута было крепкое, даром что на вид совсем птаха, но когда в животе пусто, а рваная одежда не греет, холодное время пережить не просто...
Он безуспешно пытался прибиться к какой-нибудь труппе артистов, да только в преддверие зимы никто не хотел брать лишний рот на попечение. Зимой тех, что есть, прокормить бы. Виртуоз всегда уводил своих людей в Южный удел, где снега много, а холодов почти нет. Там они находили городок покрупней и коротали зиму, давая представления в тавернах и на постоялых дворах, а сами жили в своих фургонах, согреваемых небольшими печурками. Было это вовсе не плохо - хоть пища становилась скудна, зато появлялось больше времени для игр. Тогда глупенький Шут так мечтал о безграничной свободе...
И вот он оказался волен, как ветер. Такой же неприкаянный... Никому не нужный. И все его время уходило на поиски еды. Сначала Шут честно пытался заработать, но скоро понял, какое это бесполезное занятие. Никто не воспринимал его всерьез, гнали прочь, не желая даже выслушать.
В конце концов он устал бесцельно бродить по дорогам и решил провести холодное время в Золотой, куда занесла его судьба. Несколько дней ночевал на улице, пока не нашел заброшенную хибару у окраины. Там, правда, уже имелась парочка жильцов - вечно пьяных бродяжек, опустившихся настолько, что трудно было различить, кто из них муж, а кто жена. Шута они не привечали, но и не гнали, в полуразрушенном пустом доме было достаточно места, чтобы не мешать друг другу.
Как и все беспризорные мальчишки, Шут мечтал о южных городах, где круглый год лето, и можно обрывать фрукты с деревьев, да не в чуждом саду, а прямо на улицах. Засыпая в своем пыльном закутке на куче грязных тряпок, он находил утешение думая о далеком Суварте. Виртуоз неоднократно рассказывал, как прекрасны города этой жаркой страны... О тенистых садах, где ветви деревьев гнутся под весом персиков, о фонтанах с хрустальной водой, о роскошных храмах и узорчатых дворцах... Шут представлял это все так ярко, будто видел сам, будто сам ходил по знойным улицам, где смуглые люди накручивают на головы целые отрезы ткани, чтобы защититься от палящих лучей солнца.
Чтобы добраться до Суварта ему понадобилось бы несколько месяцев топтать дорожную пыль, а потом еще переплыть Междуземное море... Куда проще казалось дойти до южных городов Ферестре, где тоже никогда не наступала зима. Но Шут грезил Сувартом...
А наяву его ждали холода и голод.
С уличными мальчишками Шуту не удалось найти общего языка. Они, точно свора диких собак, чуяли в нем чужака. Притом слабого. Поначалу он пытался прибиться к стайке беспризорников, но, позволив новичку остаться, уличные оборванцы в первую же ночь решили отнять у него то немногое, чем Шут дорожил. Постоять за себя он не мог, однако отдавать свои вещи не пожелал, за что и был крепко бит. Мальчишки полагали, будто пинки и зуботычины помогут разжать крепкие Шутовы пальцы, намертво стиснувшие маленький походный мешок с добром. Но в какой-то момент они отступились, поняв, что пришлый чудак скорее даст забить себя до смерти, чем выпустит узелок из рук.