Шутка Mецената

Аверченко Аркадий Тимофеевич

Он взял ридикюль из рук уже вернувшегося из экспедиции в переднюю Новаковича и любезно протянул его Принцессе.

– Спасибо, Кузя. Вы милый.

– Вот дура горничная, – заметил будто вскользь Новакович. – Забыла в передней ведро с мыльной водой, а чье-то пальто упало с вешалки да одним рукавом в ведро и попало. Мо-окрое!

– А какого цвета пальто? – ухмыляясь, спросил Мотылек.

– Серенькое, кажется.

– Так это ж мое! – испуганно закричал Кузя и, как заяц, помчался в переднюю.

– Действительно ты видел пальто в ведре?

– Ничего подобного. Просто хотел, чтобы Кузя размял себе ноги. Это ему наказание за ридикюль!

Вошла Анна Матвеевна, расцеловалась с Принцессой, села напротив,

поглядела на нее, укоризненно покачала головой и вступила с Принцессой в обычную для них обеих беседу:

– Где дети?

– Какие дети? – удивилась Принцесса.

– Как какие? Твои!

– Да у меня, нянечка, нет детей.

– А почему нет?

– Не знаю, нянечка. Бог не посылает.

– «Бог не посылает». Лень все твоя проклятая. И в кого ты такая уродилась?!

– В кого? В Венеру Милосскую, – подсказал Мотылек.

– В Кузю, – поправил Новакович. – Впрочем, это одно и то же: если Кузе оборвать руки – получится форменная Венера Милосская для бедных.

– Ах, милые мои, – сказала старая нянька, пригорюнившись. – То есть до чего мне хочется ребеночка нянчить – сказать даже невозможно.

– Да, – грустно улыбнулся Меценат. – Этого товара не держим. Так как же, господа, насчет сегодняшнего торжества?

Мотылек выручил.

– Да очень просто! На Караванной есть превосходный кавказский кабачок с восточными кабинетами. Пойдем туда – чудное винцо!

– А тебе бы только винцо, бесстыдник, – упрекнула нянька.

– Я не виноват, пышная Кальвия. У меня мамка была пьяница. У нее даже два сорта молока было: левая грудь – бургундское, правая – бордосское.

– Тьфу! – негодующе сплюнула Анна Матвеевна. – С вами поговоришь – только нагрешишь. В постный день оскоромишься.

Решили идти на Караванную. Мотылек заявил, что он еще должен заехать в редакцию своего журнала, устроить редактору скандал, после чего не замедлит явиться; а все прочие с гамом и шумом, резко выделяясь на сонном фоне невозмутимой статуарной Принцессы, зашагали по улице, и, когда ввалились в кабачок, изо всех занятых кабинетов высунулись обеспокоенные шумом головы.

Вера Антоновна выбрала самый уютный уголок, окружила себя подушками и замерла, как изумрудная ящерица на горячем солнце, откинув на спинку дивана свою великолепную голову.

– Что вы будете кушать, Ваше Высочество? – спросил Меценат, нежно целуя ее руку. – Есть шашлык карский, есть обыкновенный.

– А какая разница? – осведомилось дремлющее Ее Высочество.

– Обыкновенный шашлык маленькими кусочками, на вертеле, карский – большим куском.

– Так его еще резать надо? Лучше тогда обыкновенный!

– И мне! – присоединился Кузя.

Через двадцать минут приехал Мотылек. Губы его дрожали, и глаза метали гневные молнии. Число морщин на лбу возросло в угрожающей лицу прогрессии.

– Подлецы! – закричал он еще с порога. – Подлые рабы!

– Что случилось, Мотылек? – беспокойно глянул ему в глаза Меценат. – Ты чем-то расстроен?

– Ах, Меценат! Вы представить себе не можете, что за олух наш редактор! Я уже три года секретарь журнала и считаю, что приобрел себе известный вес и положение… Сдаю в набор свое стихотворение «Тайна жемчужной устрицы», помните, еще оно вам очень понравилось, вдруг он мне заявляет: «По техническим условиям не может быть напечатано!» – «Это что еще за технические условия?!» – «Размер велик! 160 строк». – «Да ведь стихотворение хорошее?!» – «Замечательное». – «Так чего ж его не напечатать?!» Он опять: «Потому что длинное!» – «Но ведь хорошее?» – «Хорошее». – «Так почему не напечатаете?» – «Размер велик». Взвыл я. «У Пушкина, – говорю, – поэмы были на две тысячи строк! Вы бы и Пушкина не напечатали?!» – «Нет, – говорит, – не напечатал бы». Ну, знаете, Меценат… Насчет себя бы я еще мог простить, но – Пушкин! Озверел

я. «Да вы знаете, кто такой Пушкин?!» – «А вы знаете, что такое технические условия?» Я ему Пушкиным по голове, а он мне техническими условиями по ногам. Встал я и говорю: «Сегодня мой приятель Новакович о Кузин гвоздь сапог разорвал!» – «А мне, – говорит, – какое дело?» – «А такое, что – не почините ли?» – «Что я вам, сапожник, что ли?» Я и говорю: «Конечно, сапожник!» Крик у нас был на всю редакцию. «Вы, – говорит, – невоспитанный молодой человек!» – «А вы воспитанный в цирке старый осел, умеющий скакать только по ограниченной арене!» Забрал свои рукописи, хлопнул дверью и ушел.

– Промочи горло, Мотылек, – посоветовал Новакович. – Хочешь, я пойду отдую твоего редактора?

– Нет, я ему лучшую свинью подложил! Иду к вам, встречаю нашу знаменитую Куколку. «Что с вами, Мотылек?» – «Куколка! Вы, как человек тонких эмоций, как Божьей милостью поэт, меня поймете!» Рассказал ему всю историю, а он мне: «А знаете, Мотылек, Пушкин действительно очень пространно писал. Теперь так уже не пишут! Нужна концентрация мыслей». Посмотрел я на него и говорю: «Пойдите к редактору, попроситесь в секретари – он вас с удовольствием возьмет!» А он замялся да и спрашивает меня таково деликатно: «Я не знаю, как и быть. Боюсь, что это будет не по-товарищески по отношению к вам…» – «Ничего, идите. Я буду очень рад. Все равно в этом доме мне больше не бывать!» Он и потащился. Воображаю разговор этих двух ослов! Кстати, я его потом сюда пригласил. Вы не против этого, Меценат?

– Я очень рад! Послушайте, Принцесса! Вы ничего не будете иметь против, если сюда придет один очень милый, воспитанный молодой человек?

– А он меня не заговорит? – опасливо спросила Принцесса.

– То есть как?

– Да вдруг начнет меня расспрашивать – бываю ли я в театрах… или еще что-нибудь? Тоска!

– Не бойтесь, Великолепная, – хитро ухмыльнулся Кузя. – Мы представим ему вас как настоящую кровную принцессу… Язык у него и прилипнет к гортани…

– Ну вот, глупости… я не хочу быть самозванкой.

– Ну, Принцессочка, позвольте. Мы ведь в шутку… Он так глуп, что всему верит! Сделайте этот пустяк для нас.

– Это будет сложно?

– Ни капельки! Сидите, как великолепная статуя, а мы около вас будем порхать и щебетать, как птички.

Глава 10.

Тосты. Первая удача Куколки

Когда подали вино и шашлыки, произошло общее движение, полное восторга, почти экстаза.

Новакович глянул хищным оком на шашлыки и простонал:

– О, как я люблю этого зайца!

– Да это не заяц, а шашлыки.

– Ну, все равно, я люблю эти шашлыки.

И блестяще доказал это. Шашлыки понесли от его зубов полное поражение. Увлеченный его аппетитом, Меценат заказал еще несколько порций, потом встал с бокалом в руках и провозгласил:

– Этот бокал я выпью за вечную немеркнущую красоту мира! И воплощение этой красоты – в сегодняшней нашей имениннице – Принцессе, которая одной своей улыбкой способна осветить все кругом! О, конечно, вы можете возразить мне, что женская красота – предприятие непрочное, но я смотрю на это шире: когда красота поблекнет, когда наступит мудрая красивая старость, за ней смерть, а потом разложение жизненной материи на первоначальные элементы, то из элементов моей дорогой жены снова получится что-либо не менее прекрасное: вырастет стройная белая кудрявая березка, под ней свежая шелковая травка, а над ней проплывет душистое жемчужное облачко, прольется несколькими жемчужными каплями и протечет светлым ручейком… И во всем этом – в березке, в облачке, в мураве и в каплях весеннего дождя – будет часть красоты моей прекрасной жены, именины которой мы сейчас так чинно и благородно празднуем. Принцесса! За ваше великолепное здоровье!!