Шуты Господа. История Франциска Ассизского и его товарищей
Шрифт:
– Верно, ох, как верно! Запишите мне эту историю, дабы я мог повторить ее на людях! – воскликнул синьор Сильвио. – Вы начитанный молодой человек и умеете вести разговор, – сказал он после паузы. – Ладно уж, согласен, беру ваше сукно за четырнадцать сольдо, – и, не сдержавшись, проворчал: – У вас большое будущее, юноша.
– Дай Бог вам процветания и здоровья, синьор, – поклонился ему Франческо, доставая расчетную книгу и письменные принадлежности. – Что же, сукно вы видели, измерили…
– Нет, нет, нет! – замахал руками синьор Сильвио. – Надо будет все перемерить
– Как вам будет угодно, синьор. Позвольте, я возьму с собой расчетную книгу, чернильницу и перо? Там, на складе, мы рассчитаемся и оформим сделку, – с широкой улыбкой сказал Франческо.
– Будь по-вашему, – буркнул синьор Сильвио. – Я только позову своего зятя и своего слугу. Деньги у них под охраной.
Пьетро, наблюдавший всю эту сцену, довольно крякнул и потер ладони.
– …С завтрашнего дня официально будешь моим помощником, – после закрытия конторы говорил он сыну. – Если ты сумел продать сукно этому мошеннику Сильвио и не продешевил, ты сможешь торговать с самим чертом. Ловко ты его поддел!
– Кого, черта? – засмеялся Франческо.
– Тьфу! Спаси нас архангел Михаил от нечистого, – сплюнул Пьетро. – Я имел в виду Сильвио. Ты затронул его больное место: он очень богат, но ему недостает уважения от людей. Как бы богач не старался показать, что ему наплевать на людское мнение, в душе он чувствует себя обиженным. По правде сказать, я тоже частенько переживаю из-за того, что люди недолюбливают меня, – признался Пьетро.
– Ты? – удивился Франческо. – Так смени занятие! Займись тем, что вызовет уважение людей, – с веселой дерзостью посоветовал он.
– Но, но, но! Не зарывайся! Ты не на пирушке с друзьями, ты с отцом разговариваешь, – строго остановил его Пьетро.
– Извини, – Франческо склонил голову.
– Если бы я позволил себе так разговаривать со своим отцом, старик взял бы палку, да всыпал мне по первое число… Не забывай, Франческо, что важнее отца нет никого на свете: мать всего лишь родила тебя, но жизнь тебе дал отец и он же научит тебя жизни, – внушительно произнес Пьетро.
– Да, батюшка, – покорно согласился Франческо.
– Ну, хорошо, – смягчился Пьетро. – Ты домой?
– Нет, мне надо зайти… – Франческо смешался, не желая лгать. – В общем, я, наверное, приду попозже… Может быть, совсем поздно…
– Или очень рано, – усмехнулся Пьетро. – Ты уже вторую ночь не ночуешь дома. Я-то тебя понимаю, но вот твоя мать… Она беспокоится, как бы ты не сбился с правильного пути. Она хотела бы, чтобы ты стал монахом.
– Я?! Монахом?! Вот уж никогда! – расхохотался Франческо. – Грязным вонючим монахом с постной рожей? Да я лучше в наемные солдаты запишусь!
– Тише, не кричи! – Пьетро оглянулся на дверь конторы. – Я-то тебя понимаю, – повторил он, – но твоя мать… Пусть лучше твоего брата Анджело готовит в монахи, от него все равно мало проку.
– Ну, Анджело еще слишком молод! – возразил Франческо.
– Вот и пусть она с ним возится… Бог с ней, – сорока она и есть сорока! – проворчал Пьетро.
– Что? – переспросил Франческо.
– Ничего… Ступай, куда хочешь, я разрешаю. Об одном тебя прошу: не урони как-нибудь ненароком чести нашей семьи. Помни, ты – Бернардоне! – с гордостью проговорил Пьетро.
– Не беспокойся, отец. Я не уроню чести нашей семьи и не замараю славное имя Бернардоне, – ответил Франческо, вытягиваясь перед отцом на манер того самого наемного солдата, о котором упоминал.
– Эх, распустил я тебя, разбаловал, – покачал головой Пьетро. – Будь я строг, как был строг мой отец, отведал бы ты, каковы бывают палочные удары.
Спальня мадонны Лии была украшена разноцветной майоликою по стенам; две колонны в центре, поддерживающие сводчатый потолок, были сложены из розового туфа и имели затейливые капители с узорами из виноградных лоз; мозаичный пол был устлан большим арабским ковром, на нем стояла широкая кровать с балдахином.
Три окна, освещавшие спальню, были прикрыты дубовыми ставнями, сквозь них проникали в комнату лучи лунного света. Под этими лучами лежала на кровати нагая, с распущенными волосами мадонна Лия. Она лежала на животе, на тонком шелковом одеяле с вышивкой из райских птиц и дивных растений. Перед кроватью, на мраморном столике были расставлены блюда с дичью и мясом, вазы с фруктами и два кувшина с вином; в большой вазе на полу стояли свежие розы. Мадонна ела персик и пила рубиновое вино из прозрачного венецианского бокала; Франческо, возлежавший возле нее, сыпал ей на плечи лепестки роз и время от времени нежно целовал ее шею ниже мочки уха. Мадонна смеялась и ежилась; «мне щекотно», – говорила она, но сама подставляла шею для поцелуев.
Портрет венецианской куртизанки. Художник Эжен де Блаас
– Признайся, ты часто бывал у куртизанок? – внезапно спросила она.
– Ни разу не был, – смутившись, ответил Франческо.
– Да? – она посмотрела на него из-за плеча. – Значит, у тебя талант к любви. Я подумала, что ты научился искусству страсти у куртизанок.
– Куртизанки – это развратные, продажные женщины. Они ужасны лицом и телом; тот, кто знается с ними, быстро становится немощным стариком, а его душу забирает дьявол, – сказал Франческо.
– Это твоя мама заставила тебя затвердить? – улыбнулась Лия. – Глупенький, любовь продлевает наши годы, а что касается погибели души, то какой грех в любовных утехах? Разве они причиняют зло? А то, что не причиняет зла, не может быть грехом, – так говорил наш прежний священник. Любовь это радость, любовь это счастье, – где же тут зло? Ответь мне, мой маленький Франческо.
– Любить тебя – это отрада и сладостное волнение; любить тебя, моя мадонна, – это награда и наслаждение; любовь к тебе, мой ангел, окрыляет и возносит к небесам! – отвечал Франческо, покрывая поцелуями ее плечи и лаская тело. – Я пью из прекрасного источника и не могу утолить жажду.