Шванцкант

Павловский Серёжа В.

– Откуда ты знаешь?

– Я же не первый раз еду на этом поезде. Перед нами на соседний путь приезжает точно такой же состав, только обратный. И народ высыпает из вагонов и закупает всякий хлам: веники, картофан, моркву, грибосы, самопальное топливо. А местные жители, по мере того как всё продадут, тут же станут сваливать. Видишь, вон там машины стоят?

– И что?

– Это их колёса, хе-хе-хе. Ты заметила, как я модно назвал их машины – колёса?

– Заметила, ты прямо модный парень.

– Йа! – по-ослиному взвыл я.

– Ну и дальше-то что?

– Ничего. Кто первый всё продаст,

заберёт свой столик и уедет отсюда.

– Да ну, – не поверила мне мама.

– Смотри сама, обратный поезд скоро тронется.

Через несколько минут рынок начал рассасываться.

Я никогда не понимал, почему люди покупают в дороге всякую хуйню. И если тех, кто ехал домой, на север, из отпуска, хоть мизерно, но всё же оправдывал тот факт, что они сейчас приедут, возможно, без денег, а тут, наверное, немного дешевле, то тех, кто ехал в отпуск, я не понимал категорически.

«На хуя тебе картофан, тётка, ты что, в столице, или куда ты там едешь, картофан не купишь?» – задавал я про себя вопрос тётке из своего вагона, которая бегала от бабки к бабке с купюрами в руке и что-то спрашивала. Наверное, сколько стоит отлиз.

Я перевёл взгляд на бабку, которая, раскачиваясь, ковыляла по перрону. Одной рукой она закидывала в свой рот семки, в другой держала пучок морквы и оглядывала всех потенциальных покупателей. Я всмотрелся в её пропитое лицо и вспомнил детскую хуйню: «Хуй – не морковка, сосать неловко». И ещё бы к ней подошло: «Тебе хуёв на рассаду не дать?» Вернее, это надо произносить в контексте. Вот, например, я у неё покупаю моркву, протягиваю крупную купюру. А она мне: «А без сдачи можешь дать?» А я ей такой: «А хуёв тебе на рассаду не дать?»

– Интересно, надо было тоже выйти, хотя бы цены узнать, – не удержалась мама.

– Ты ещё успеешь, иди. И чего это только цены узнать? Бери авоську да отоваривайся там на все.

– Прекрати! – одёрнула меня мать.

– А чего ты всякую херню несёшь?

– А вон, смотри, дед стоит один в стороне, – избежала конфликта мама, сменив тему. – Что это у него в бутылках такое яркое, аж ядовитое?

– Это, мама, спотыкач местного производства – КВН: крепкий, вонючий, недорогой.

– Рябиновка, что ли? Ха, покупать что-то никто не хочет, – рассуждала мама, не обращая на меня внимания.

– Ещё не вечер. Сейчас к нему подойдут самые отчаянные колдыри, он им нальёт в крышечку, они попробуют и купят всё. А он им ещё на радостях рецепт в бумажке сунет.

– Ха-ха, не смеши, – заулыбалась мама.

Я снова оказался прав, всё произошло ровно так, как я и описал. Но я не стал говорить маме, что я этого жарщика с красным носом уже видел четыре раза в этом году, пусть думает, что я прохавал жызь с самого низу, блядь.

Продав бухач, дед медленно подошёл к старому велосипеду, скрутил с него алюминиевую проволоку, которая, если я правильно понял, никому не должна была позволить спиздить его транспорт, еле залез на него и криво поехал.

«Ты смотри-ка, мужик пиздыковат, а верёвочкой перепоясан», – пронеслось у меня в голове немного пессимистично.

Я продолжал смотреть в окно на уезжающего на древнем лисапеде дедка и добавил вслух:

– На аллаха надейся, а верблюда привязывай.

Однажды я ехал домой вдвоём

в купе с какой-то мадам. Она была на сто процентов интеллигентной женщиной, но быдлокоррекция из неё всё же сквозила. То она пыталась меня покормить, то спрашивала, кто я и куда еду. Но самый лютяк начался в конце пути: она скупала на каждой станции всё подряд, и верхняя полка над ней, на которой никто не ехал, была заставлена её шляпой.

Там было всё: ягоды, картофан, веники, капустка, морква, зелень. И уже почти в самом конце, поезд стоял всего минут шесть или восемь, она выглянула в окно и увидела, как кто-то продавал рыбу.

– О! Хочу рыбу! – воскликнула она, зашевелилась, схватила кошелёк и побежала за очередной хотелкой.

Я примерно догадывался, чем это всё закончится, и уже прикидывал в голове возможный ответ на её просьбу помочь ей вынести сумки из поезда. Вариант получился весьма символичным, учитывая её последнюю покупку.

Репетиция:

– Молодой человек, а вы мне не поможете вынести сумки из вагона? – спрашивает она кокетливо, собрав в мимике на лице остатки своей привлекательности.

– А в рот тебе не поссать, чтобы морем пахло? – говорю я ей и… И что дальше?

А дальше я вышел с ней на одной станции, и, конечно же, я нёс её огромные сумищи к выходу, потому что сама она их хуй подняла. Да и я вообще-то тоже, но не мог же я ей отказать… Я надеялся, что мне с ней перепадёт.

пожалуй, даже моя мёртвая бабушка не смогла бы поднять те сумки… ладно, хватит баловаться воскрешением, а то ещё опиздюлюсь ненароком от своей мёртвой бабули, так-то ведь и с ней перепасть может.

Что тут ещё сказать… Могу только добавить, что, когда я хуй сосал, селёдкой пахло.

Обратный поезд уже уехал, как и продавцы рынка, на котором почти никого не осталось.

– Действительно, всё так, как ты и сказал, – удивилась мама.

– Действительно, – удивился я в ответ, – я всегда прав, но все это признают только тогда, когда уже не надо.

– Лучше не ворчи, а съешь конфетку.

– Не, фу, – поморщился я.

Не хочу выёбываться, но я очень часто оказываюсь прав во многих ситуациях, сам не знаю, почему так происходит. Но прикол в том, что заинтересованные лица конкретного эпизода признают это слишком поздно. Они не хотят меня слушать. Может, потому что их злит, что я априори прав, может, потому что они всегда всё хотят сделать по-своему, а может, потому что все вокруг считают меня неопытным мудаком, который ни хуя не знает, ни хуя не умеет и ни хуя ни в чём не дуплит.

И я каждый раз, когда оказываюсь прав, начинаю пиздеть с понтом типа: «Ну чё, соснули, петухи? Надо было делать, как я говорил, лохи, блядь!»

В такие моменты я смакую и чувствую себя футбольным вратарём, который только что совершил неебический сэйв. Все игроки его команды подходят к нему, хлопают по плечу, дают краба и говорят, наверное, что-то типа: «Ты охуительный воротчик, Валера! Круто ты парировал этот хитровыебанный пушечный удар». А Валера делает грозное ебло и орёт на свою оборону типа: «Вы чё, охуели, что ли, пидоры? Какого хуя вы дали пробить этому уёбку? Мне, блядь, снова пришлось делать свою работу, суки!»