Схватка за Амур
Шрифт:
Тут бы и радоваться начальнику экспедиции, а Геннадий Иванович несколько дней хандрил и жаловался своей ненаглядной Катеньке:
– Они же, Катюша, как дети малые неразумные, а я их розгами! Розгами!! Стыд-то какой, а!
– Успокойся, мой родной, – увещевала мужа Екатерина Ивановна. – Или тебя в детстве не пороли за какие-нибудь провинности?
– Да как-то обошлось, – удивленно, словно впервые об этом задумался, отвечал Геннадий Иванович. – Отец и дед умерли один за другим, когда мне десять лет минуло, матушка никогда детей не наказывала, а у меня было три сестры и брат…
– Они все живы? Я как-то ни разу тебя не спрашивала…
– Да, так и живут в деревеньке нашей Дракино, в Костромской губернии. Одна только Лизанька, это четвертая сестра, рано умерла, а остальные, слава богу, живы. Вот закончится моя служба здесь, на крайнем Востоке, и поедем мы с тобой, мое солнышко, сначала к моим родным, потом к твоим, в Пензенскую губернию. А выйду в отставку – там же где-нибудь и обоснуемся.
– Ой как хорошо! – захлопала в ладоши Катенька. – Теперь у меня будет о чем мечтать.
Невельской усмехнулся:
– Ты еще совсем ребенок, моя милая: все дети мечтают жить в деревне. А мне вот хочется, чтобы в следующую навигацию к нам пришел пароход и остался в распоряжении экспедиции. Но, чтобы эта мечта сбылась, надо заранее найти каменный уголь для паровой машины. Не везти же его из Забайкалья.
– Каменный уголь? – наморщила чистый лобик Катенька. – А как он выглядит – я никогда не видела?
– Ну-у, такой черный-черный камень. Матовый, а на сколе блестящий, словно полированный. А зачем тебе это?
– Сейчас… сейчас… – Катенька задумалась, потом достала из комодика жестяную коробку из-под немецкого печенья, в которой хранила принадлежности для шитья – иголки, нитки, пуговички, ножницы, – порылась в ней и извлекла большую черную пуговицу с двумя дырками, в каждую из которых мог бы войти ее мизинчик. – Такой, да?
Геннадий Иванович взял пуговицу, повертел между пальцами, потер и удивленно уставился на почерневшую кожу. Потом, приложив небольшое усилие, разломил пуговицу пополам, как раз по дыркам, – в сколе искоркой мелькнуло отражение горящей свечи.
– Солнышко, откуда она у тебя?
– Помнишь, незадолго до Нового года Соня с мужем привели к нам четырех гиляков с Сахалина? Они приехали посмотреть на русских…
Катенька рассказывала, а Невельской вспоминал этот слегка забавный и одновременно печальный случай. Забавный по форме и печальный по содержанию.
Действительно, молодая гилячка Соня, та самая, которая первой из аборигенов помылась в бане, а потом и мужа уговорила, и они вместе построили у себя в деревне русскую баню, – так вот, она (муж только сопровождал) буквально за руку привела в дом Невельских родственников, приехавших с острова, из селения Дуэ, и узнавших, что на Амуре теперь начальники – русские.
Екатерина Ивановна уже привычно усадила их на ковер посреди комнаты, угостила ячменной кашей и чаем со сладким печеньем (из заготовок к Новому году), слушала их разговоры – она уже неплохо понимала гиляцкую речь. Гости хвалили дом, хозяйку, удивлялись чистоте и порядку. Особенно им понравилась печь. Они рассказали, что в их селении долго жили пять русских матросов. Их «большая лодка», на которой было много людей, разбилась во время бури; все погибли, а они спаслись. Построили дом, а в нем – такую же печь, большую и горячую. Возле этой печи собирались мужчины селения, курили трубки и слушали рассказы матросов про далекую страну Россию. Матросы очень скучали по своей российской земле, а потом построили новую лодку и уплыли. Но, говорят, лодка тоже утонула. Жалко русских, очень жалко!
– Так вот, когда я, как обычно, убирала после того, как они ушли, тогда и нашла на ковре эту пуговицу, – закончила Екатерина Ивановна. – Наверное, оторвалась у кого-то из гостей.
– Дмитрий Иваныч, – громко позвал Невельской. Поскольку они делили на две семьи и этот новый дом, как прежде маленький флигелек, Орлов, конечно, услышал и через кухню прошел на половину капитана. – Гляди, что Катюша нашла в нашем доме. Это я уже разломил.
Орлов взял обломки пуговицы, посмотрел, потом поднес один из них острым уголком к пламени свечи. Невельские с любопытством следили за его действиями. Уголок задымил и стал раскаляться.
– Уголь, – уверенно сказал Орлов. – Каменный уголь. Откуда?
– Я же говорю: Катюша нашла. После гостей с Сахалина. Кажется, из деревеньки Дуэ.
– Их тогда Соня привела, – добавила Екатерина Николаевна. Ей тоже захотелось как-то поучаствовать в, кажется, важном событии.
– Соня… – задумчиво сказал Орлов. – Она живет в Пуире. Знаете что, Геннадий Иванович, сгоняю-ка я завтра на всякий случай в Пуир, до него всего-то верст двадцать. Вдруг эти гости еще не уехали – там и порасспрошу их.
– Нет, Дмитрий Иванович. Сахалином займется Бошняк. Вам пора снова отправляться в верховья Тугура, Уды, и их притоков. Надо еще раз определиться по тем пресловутым миддендорфовским столбам. Мы должны поставить жирную точку в отношении так называемой китайской границы по Становому хребту. И потом – гиляки говорили о неких плохих русских, которые поселились где-то в тех краях. Наверное, это беглые каторжники, с ними надо быть осторожными. Если станут с нами сотрудничать, им простятся все прошлые грехи. А если – нет, они могут стать очень опасными. Тогда придется поступать с ними по обстоятельствам.
– Понятно, – усмехнулся Орлов. – Вести речь о мире, но порох держать сухим.
– И наготове, – добавил Невельской.
Орлов ушел на двух оленьих нартах с двумя гиляками в середине января. Через месяц Бошняк в сопровождении толмача Позвейна и казака Семена Парфентьева направился на Сахалин с главной целью – найти месторождение каменного угля возле селения Дуэ и выяснить, возможна ли его добыча и удобная погрузка на суда. Ему вменялось также собрать сведения об острове и его населении, в первую очередь, как оно относится к Японии и Китаю; дознаться, жили ли действительно на Сахалине русские моряки и не поднимали ли они российский флаг. Гости с Сахалина упоминали большую реку Тымь – значит, надо осмотреть и ее.