Схватка за Амур
Шрифт:
– Могли бы сразу спросить…
– Ну, сразу-то все под горячий язык врать горазды. А вот кады им еле ворочашь, тады правда и вылезат.
– А мне скрывать нечего. Я подпоручик корпуса штурманов Дмитрий Орлов из Амурской экспедиции, обследую истоки Амгуни, Буреинский и Баджальский хребты…
– И небось всю дорогу один?
– Нет. Были со мной два гиляка, да сбежали и провизию почти всю забрали… – И подумал: а где же они на самом деле? Вдруг вернутся и напорются на ножи и дубины, а теперь еще и ружье. Ах, какой же я неосторожный!
– Меньше дрыхнуть надо! – заржал Гуран, остальные подхватили, только парень с орловским ружьем сидел хмурый. – Молодецкие пошли нынче инородцы – ни за понюшку табаку русских офицерув грабят.
– Ладно, хоть не убили, – хмуро сказал парень с ружьем.
– И то верно! Нам оставили! – осклабился мужик с бородой, сивой от седины. Из бороды выныривал и поднимался к виску багровый рубец шрама. – Давненько я никого не припечатывал! – Он поднял короткую и толстую дубину и помахал ею в воздухе. – Последнего чушку неделю назад, али больше.
– Больше, Меченый, больше! – подтвердил третий, сидевший спиной к Орлову, одетый в собачью парку и волчий малахай. – Дён десять уже…
– Вы ж не собираетесь русского убивать? – встревожился хмурый парень.
– А чем русские лучше инородцев? – вскинулся Гуран. – Они бывают много хужей. Тебя небось в роте не инородец в морду бил, а русский унтер. И меня, раненого, в тайге якутской не инородцы бросили, а русский и хранцуз, мать его перетак! Мы вот, гураны, от смеси русских с инородцами пошли, а ни тем, ни другим не потакам. В кажном народе свои сволочи и свои хорошавцы имеются.
– А энтот подпоручик, может, из хорошавцев, – не сдавался дезертир.
– Середь офицеров хорошавцев не водится, – с глубокой убежденностью сказал Меченый.
– Водится! – неожиданно для самого себя воскликнул Дмитрий Иванович, и все разбойники воззрились на него, даже сидящий спиной обернулся. – В нашей экспедиции все офицеры – хорошавцы. А самый лучший – наш начальник, капитан первого ранга Невельской. Он знал про вас, беглых, и наказал мне при встрече с вами объявить: кто будет нам помогать, получит полное прощение.
– Вона как! – с явной насмешкой отозвался Гуран. – Он кто – Господь Бог али царь, чтобы устраивать амнистию? Все это, други мои побратимы, лжа и лажа, и пора энтот балаган кончать. Меченый, тюкни его по башке, токмо кровь на парку не пролей.
– Само собой! – Меченый встал, опираясь на дубину, развернул, разминаясь, широкие плечи, покрутил дубинку и повернулся к Орлову.
Ему оставалось сделать два-три шага.
«Ну, вот и все, – подумал Дмитрий Иванович и вдруг почувствовал, что путы, притягивавшие его к толстенному стволу, ослабли, а в правую руку, заведенную назад, легла рукоятка… ножа?! – Точно, ножа! Вот черт! Не иначе, кто-то из гиляков подполз сзади, прячась за стволами, и перерезал веревки. Ну, теперь держитесь, разбойнички!»
Меченый, ухмыляясь во всю свою заросшую шерстью рожу и одновременно замахиваясь дубиной, сделал те самые два шага, и вдруг глаза его изумленно округлились: он увидел, как пленник отрывается от ствола ему навстречу, а веревки опадают на снег; в руке пленника что-то остро сверкнуло под солнцем, и это острое ударило Меченого в левую сторону груди и остановило сердце.
Ему показалось, что он стал легким, как снежинка, и взлетел над поляной, но это черная душа его выскользнула из упавшего тела незримым для человеческих глаз облачком. Она и увидела, как вскочили Гуран и два других побратима, а вот дезертир даже не попытался встать; как свистнули в морозном воздухе две стрелы, одна из которых насквозь проткнула шею главаря, а вторая застряла в груди его сотоварища, и еще две души выпорхнули на свободу. И уже втроем они стали зрителями дальнейших событий.
А дальше из-за деревьев вышли два гиляка с луками в руках, и две стрелы нацелились на оставшихся разбойников. Дезертир бросил ружье и поднял руки вверх, пятый лиходей последовал его примеру, уронив на снег топор на длинной ручке, который скрывался у него под полушубком.
Орлов подобрал ружье и топор, велел гилякам связать руки сдавшимся. Потом приказал разбойникам сесть и сам уселся у огня, грея застывшие пальцы. Гиляки остались за спинами связанных, карауля каждое их движение.
– Ну рассказывайте, кто вы, откуда и куда шли. Ну, вот хотя бы ты, – кивнул Дмитрий Иванович на дезертира. – Как тебя звать?
– Битый, – сглотнул парень и тут же поправился: – Митяй. Митяй Ратников я, с Орловской губернии.
– Ишь ты, – усмехнулся подпоручик, – сразу и Митяй, и орловский. А почему Битый? Унтер тебя бил?
– Бил, – уныло кивнул парень. – Смертным боем. Он же сам с Курской губернии, а куряне и орловские почему-то завсегда дерутся…
– Дураки потому что, – объяснил Орлов. – Ну, давай, Митяй, рассказывай о своей… компании.
– Да кака компания… Сошлися поступно. Беглые каторжи, – парень кивнул на второго пленного, – их пятеро было, Меченый имя вершил… Зверь, а не человек. Одного переселенцы на Мае убили, так он увесь хутор изничтожил… деток малых, баб… дубиной своей… избы сжег… – Митяй вдруг всхлипнул. Скривив шею, стер слезу со щеки воротником полушубка. – Я с Якутска убег, как раз на Мае к ним прибился…
– А как вы на Мае оказались? – спросил Орлов у каторжанина. – Там же каторги нет.
– Тракт отправили обустраивать, – хмуро ответствовал тот. – На пробу, значит – получится, нет.
– Ну и как, получилось?
– Да они все убегли, – ответил за каторжанина Митяй. – Охраны было мало.
– Да и много было бы, все равно бы сбежали, – усмехнулся каторжанин. – Лучше подохнуть на свободе…
Из дальнейших расспросов подпоручик узнал, что Гурана подобрали тунгусы, шаман его выходил, а тут нагрянули беглые, хотели стойбище разгромить – Гуран не дал, дальше пошел с беглыми и стал их вожаком, потеснив Меченого. Со встречными поступали по-разному: кто сопротивлялся, тех убивали, кто помогал провизией, тех не трогали. Орлов был первым русским на их пути, да еще военным, которых все каторжане почему-то ненавидели, – потому так с ним и обошлись.
– Ну, и что мне с вами делать? – спросил Орлов.
– А правда, если будем вам помогать, все простится? – робко спросил Митяй.
– Правда.
– Можно, я с вами пойду?
– Можно. А ты? – обратился подпоручик к каторжанину.
– Я вам не верю. Лучше убивайте прямо здесь.
– А если мы тебя отпустим, останешься лиходеем?
– Я никого не убивал и не буду убивать. Жилье жег – было, в грабеже участвовал, а крови на мне нет. Отпустите – прибьюсь к местным, буду с ними жить. В Россию не вернусь.