Схватка за Рим

Дан Феликс

– Что же ты хочешь сделать? – вскричала Амаласунта, ища выхода.

– Утопить, медленно утопить в этих банях. Ты не знаешь, какие муки ревности и бессильной ярости вынесла я в этом доме, когда ты приезжала сюда с Эвтарихом, а я была в твоей свите. В этих самых банях я должна была прислуживать тебе, снимать сандалии, одежду – здесь же ты и умрешь!

И она нажала пружину. Пол верхнего этажа медленно раздвинулся, и пленница с высоты галереи, на которой она стояла, с ужасом увидела страшную глубину под ногами.

– Вспомни о моем

глазе! – крикнула Готелинда, и в глубине вдруг открылись шлюзы, и огромные волны озера с шумом и ревом устремились в бани и с ужасающей быстротой поднимались выше и выше.

Амаласунта видела верную смерть: она понимала, что ни убежать отсюда, ни смягчить врага невозможно. И к ней вернулось мужество Амалунгов: она овладела собой и спокойно покорилась своей участи.

Среди множества языческих изображений на стенах она увидела направо от того места, где стояла, изображение крестной смерти Христа. Это ободрило ее: она опустилась на колени перед мраморным распятием, охватила его обеими руками и, закрыв глаза, стала спокойно молиться.

Между тем вода достигла уже ступеней галереи.

– Как? Ты смееешь молиться, убийца? – со злобой вскричала Готелинда. – Прочь от креста: вспомни трех герцогов!

И вдруг головы всех чудовищ по правую сторону бань начали извергать из себя струи горячей воды. Амаласунта спрыгнула и поспешила на левую сторону галереи.

– Готелинда, – сказала она, – я прощаю тебя. Умертви меня, но прости и ты мне.

А вода поднималась все выше, она достигла уже верхней ступени и медленно начала разливаться по полу галереи.

– Тебя простить? Никогда! Вспомни Эвтариха!

Горячая вода полилась из голов дельфинов и тритонов на левой стороне галереи. Тогда Амаласунта выбежала на середину и стала еще раз против головы Медузы – на единственное место, куда не достигали горячие струи. Если бы ей удалось взобраться на проходящий в этом месте мостик, то жизнь ее могла бы продлиться еще на мгновение. Готелинда, по-видимому, на это и рассчитывала, желая продлить ее мучения. Вода с шумом стала разливаться по галерее и уже омочила ноги Амаласунты, она бросилась на мостик.

– Слушай, Готелинда, – закричала она, – моя последняя просьба! Не за себя, за мой народ, за наш народ… Петр хочет погубить его, и Теодагад…

– Да, я знала, что это государство будет последней твоей заботой! Знай же: оно погибло! Эти глупые готы, которые в течение столетий предпочитали Амалов Балтам, теперь проданы домом Амалов:. Велизарий уже приближается, и нет никого, кто предупредил бы их.

– Ошибаешься, дьявол, они предупреждены. Я, их королева, предупредила их. Да здравствует мой народ! Да погибнут его враги и… Боже! Смилуйся над моей душой!..

Она бросилась в волны и погрузилась в воду. Готелинда с удивлением смотрела на место, где стояла ее жертва.

– Исчезла, – сказала она и взглянула на воду: на ее поверхности плавал лишь платок Амаласунты. – Даже в смерти эта женщина победила меня! –

медленно промолвила она. – Как долга была ненависть и как коротка месть!

Глава IV

Спустя несколько дней во дворце Равенны, в комнате византийского посланника Петра, собрались знатнейшие римляне и готы, были даже два епископа из Византии. На лицах отражались гнев и ужас.

– Да, – заканчивал свою речь горбун, – вот уже девять дней, достойные епископы и благородные римляне, как она исчезла из дворца, быть может, эта женщина, которая была матерью нашего народа, увезена врагами силой? Вслед за ней уехала и королева, ее смертельный враг. Я разослал гонцов во все концы, но до сих пор никаких следов не найдено. Горе, если…

Он не кончил: в комнату вбежал раб в запыленной одежде.

– Господин, – закричал он, – она умерла! Ее умертвили!

– Умертвили! – раздалось вокруг. – Кто?

– Готелинда на Бользенском озере. Римляне и готы сотнями стеклись на виллу, чтобы торжественно перенести сюда ее труп. А Готелинда скрылась от народной ярости в Феретри.

– Довольно! – сказал возмущенный Петр. – Я иду к королю и прошу всех вас, благородные римляне, следовать за мной, как свидетелей.

Все торопливо направились во дворец, дорогой к ним присоединилась огромная толпа. Король же сидел в своей комнате совершенно беспомощный. Он видел всеобщее негодование и, растерявшись, послал за Петром, чтобы посоветоваться с ним. Когда византиец появился на пороге, он с радостью бросился к нему, протянув обе руки. Но Петр с негодованием оттолкнул его.

– Я несу тебе месть, король готов, месть от имени Византии за дочь Теодориха. Ты знаешь, Юстиниан обещал ей свое особое покровительство: каждый волос на голове ее, каждая капля ее крови поэтому святы. Где Амаласунта?

Теодагад с изумлением слушал Петра: не сам ли он придумывал вместе с ними, как лучше умертвить ее?

– Где Амаласунта? – грозно повторил Петр.

– Умерла, – робко ответил король, не понимая, для чего эта комедия.

– Она умерщвлена!.. Так говорит вся Италия: умерщвлена тобой и твоей женой! Юстиниан, мой великий император, был ее покровителем – он же будет и мстителем за нее. Войну от имени его, объявляю вам войну, варвары!

– Войну! Войну! – закричали итальянцы, увлеченные старой ненавистью к варварам.

– Петр, – в ужасе, заикаясь, сказал король, – ты не забудешь договора, ты ведь…

– Никаких договоров не может быть теперь между нами! – вскричал в негодовании византиец и, вынув из кармана свиток, разорвал его на куски. – Война! Вы должны очистить Италию, а тебя и твою жену я приглашаю на суд в Византию, к трону императора.

В это время на дворе раздался звук военного рога готов, и вслед за тем в комнату вошла толпа воинов под предводительством графа Витихиса. Все они стали в порядке по правую сторону трона. С минуту все молчали.