Сибирская любовь
Шрифт:
– А с чего бы это ничего не было, Петруша? – осторожно осведомился Николай. – Не потому ль ты так думаешь, что это отцу выгодно? Вот он тебе исподволь и внушил, чтоб ты даже и подумать не смел – без него…
– А зачем же ему это? Как ты понимаешь? – с невольным интересом спросил Петя. – И как совместить, что он меня раз за разом в дело сует?
– Ну-у, это-то просто, – покровительственно улыбнулся Николаша. – Ты б и сам догадал, если бы взял труд подумать. Но изволь, я тебе объясню.
Никто с умением не родится. Пока человек научится, надо его на помочах водить, все ему объяснять. Вот как когда-то Егорьев покойный с твоим отцом делал. (Я знаю, мне собственный отец рассказывал). Не вышло, попал в прогар – и вожжой мог попотчевать, а после все одно – наставит, разъяснит. А уж если все ладно прошло, да с прибытком, тут уж ни похвал, ни подарков не жалел. Так и любой будет к науке тянуться, чтоб вышло
Понимаешь ли, Петюня, разницу между двумя этими науками?
– Да зачем же это ему? – с тревогой прислушиваясь к Николашиным словам (ибо звучали они вполне разумно), повторил Петя.
– Я думаю, брат Петя, это у них, у хищников, инстинкт такой. Ну, как пес дворовый другого на свой участок не пускает, или щука на блесну раз за разом кидается. Не упустить своего, понимаешь? И делиться с кем – им тоже нож по сердцу. Пусть и с сыном родным… У меня-то та же картина… Только, ты ж знаешь, я еще Викентию Савельевичу и не родной… Можно предположить, что они, хищники, даже и не осознает этого до конца. Им-то кажется, что они как лучше хотят. А инстинкт между тем сам собой действует… Я как-то с Корониным на эту тему говорил, он согласился, что это тонко подмечено. А если уж этот сказал… Сам знаешь, он, с одной стороны, в этих делах образованный, не нам чета, а с другой стороны, скорее удавится, чем зря похвалит.
– Да, если господин Коронин сказал… – Петя выглядел подавленным. – Но что ж тогда делать-то, Николаша? Коли так Господь устроил, значит, так тому и быть…
– Э-э-э, братец! – Николаша помахал рукой из стороны в сторону. – Что ж ты так сразу и сдаваться-то! А побороться если? Пусть ты такой христианин-всепрощенец, что тебе все равно, как с тобой… Отец говорит, у вас с Машкой мать такая была, святая почти. Я сам-то не помню… Но пусть ты – в нее. Но ведь не один ты нынче…
– Я – не один?! – Петя вылупил светлые глаза. – А кто ж со мной? Машка, что ли? Да я ей нужен, как прошлогодний снег, а на батюшку она только что не молиться готова. Противно даже… Вроде и не дура, а очевидных вещей в упор не видит… Тетка-то – вовсе другая. Она все видит, все знает, все понимает правильно. Только верит, что здесь отмолить можно. Потому и молится за брата постоянно, как минута свободная выдастся. Скоро лбом пол со второго этажа на первый прошибет…
– Марфа Парфеновна – женщина строгая, правильная. Я, если хочешь знать, ее всегда уважал. Когда человек может искренне верить (или уж не верить, как инженер наш), это значит, что натура у него из цельного камня скроена, без малейшей трещинки-червоточинки. А это, на мой взгляд, завсегда уважения требует. Большинство-то у нас, сам знаешь: сегодня – так удобно, завтра – этак. Согрешим – покаемся, дальше бежим – уж позабыли все.
Только Марфины мольбы – не твоя печаль. Я не об этом говорил… Что у тебя… там-то? Как решать будешь?
– Что за дело тебе?! – Петя вмиг ощетинился. Показалось, еще секунда, бросится на рослого Николашу с кулаками.
Николаша опустил взгляд, съежился, убрал руки в карманы.
– Поверь, братец, не обидеть тебя хотел, помочь…
– Да чем тут поможешь?! – с горечью сказал Петя.
– Жениться бы тебе.
– Что?!.. Да ты с ума сошел! Да если б даже батюшка мой вот сейчас дымом вышел, кто б нас обвенчал-то?!
– А тебе непременно венчаться надо? – вроде бы с удивлением спросил Николаша, но тут же подстроился под Петино настроение. – А и что ж? Отец Михаил, понятно, не согласится. Но если б владыку Елпидифора ублажить, на храм побольше пожертвовать (это, конечно, в том случае, если б ты деньгами сам распоряжаться мог), почему бы нет? Владыка стар, немощен, слезлив, из ума, сказывают, почти совсем выжил. А к инородцам да иноверцам он и ране терпим был, из-за того, бают, и в Егорьевске оказался, несмотря на всю свою праведность и образованность… А если с ним сперва еще какой умный разговор затеять, а потом чувствами разжалобить… Я полагаю, вполне может проскочить. После-то он, может, и пожалеет, но ведь обряд обратной силы, насколько я понимаю, не имеет…
Петя долго молчал, трепал уши и загривок молодой Николашиной собаки, которая, играя, отскакивала, припадала на передние лапы и снова прыгала к нему на грудь. Николаша терпеливо ждал.
– Ты мне вот что, братец, скажи, – наконец, Петя прервал молчание. – На что ты меня
– И правильно, что не поверишь! – Николаша рассмеялся с облегчением, не то деланным, не то взаправдашним – не разберешь. – Каждая тварь всегда свою выгоду соблюдает, а кто говорит иначе, тот либо врет внаглую, либо в себе разобраться не может и не хочет. Моя выгода проста: года идут, надо мне как-то в мире определяться. Вечно от всего нос воротить невозможно. Поговорил я тут с обоими родителями и решил: буду жить как все. Зарабатывать деньги, вкладывать в дело, в товар, тратить, торговать. По возможности веселиться, при невозможности – грустить. Теперь гляди дальше: с тобой я с детства дружу, а нынче, сам знаешь, к сестре твоей, считай, посватался. Ты тогда, помнишь, спросил: на что тебе, женскому баловню, Машка? Я ответил невнятно. Сейчас могу точнее сказать: если уж решил жить серьезно, значит и брак серьезным делом должен быть. Жених я, правда, не из последних, девки на меня связками вешаются. Но ты сам рассуди: на что мне вертихвостки, да малолетки, или еще, упаси Бог, «с идеями»? Для правильной купеческой жизни что надо? Чтоб жена была верная, да набожная, да серьезная. А кто ж серьезнее Марьи Ивановны будет? Да и на маменьку мою она чем-то похожа… (Николаша знал, что Петя осведомлен о его крайне близких отношениях с матерью, и по крайней мере этот аргумент сработает наверняка. Разумеется, действительно сравнить Машу Гордееву с Евпраксией Александровной ему даже не приходило в голову. Вот Софи Домогатская – другое дело. Сама маман и сказала…). Если все хорошо сложится (А чего б ему не сложиться-то?), и мы с Машей после Пасхи поженимся, то это что ж выходит? Выходит, что вы мне получаетесь, после родителей и Васьки-орясины, самые близкие люди. А если б вдаль загадывать, так и партнер ты мой торговый первый и главный. А теперь рассуди: какая моя выгода в том, что отец тебя тонким слоем, как масленничный блин, раскатывает, и вместе с водкой в ноль сводит, а моя будущая жена без его слова и чихнуть боится… Понятно я объяснил? Не приврал ли где?
– Да нет, – Петя покачал головой. – Пожалуй что, не приврал… Но отец-то жив покуда. И мышьяку ему в чай я, поверь, подсыпать не стану…
– Да не о том же речь! – с досадой воскликнул Николаша. – Что у тебя, братец, в самом деле, за разбойничьи какие-то наклонности! То ножик, то яд… Ну чистый аспид, если кто тебя не знает… Тоньше все это можно сделать, коли ты согласишься. А главное, и греха никакого, потому что все одно ему не сегодня – завтра помирать… А после тебе за дело и волноваться не надо будет. Печиногу отец твой сильно обидел, когда хлыща этого из Петербурга выписал. Мы с тобой это дело первым делом и исправим. Поставим Матвея Александровича управляющим, хлыща обратно с позором отправим… Печинога нам за это по гроб жизни благодарен будет и служить будет верно, аки его пес ему самому служит. А уж Матвей Александрович дело знает так, что никто и пикнуть не посмеет. Вам же с Машей останется только прибыль получать. А мы с тобой покуда торговлю развернем, в Москву… да что там! В Петербург товары возить станем! В Сибири всего много, а в столицах роскошь, капитал, готовы за всякую безделку платить, лишь бы экзотично… Маман моя это дело понимает. Слышал, небось, собираются сюда дорогу железную проложить… А пока… Пока мы пароход купим! Будем из устья Оби прямо в устье Невы плавать. Скажешь, прожект? А ничего подобного! Помнишь, лет пять-шесть назад шкипер Шваненберг на «Утренней заре», которая Сидорову принадлежала, графит в Петербург повез. Тогда все гадали: дойдет, не дойдет? Но ведь дошел же! И назад вернулся… Датчане каждую навигацию ходят. Чем мы хуже?
Николаша сам не на шутку увлекся развернутой картиной, говорил уж с искренним жаром и явно верил в то, что говорил. Петя, всегда прислушивающийся к словам приятеля, тут, как ни странно, холодной головы не утерял. Хотя и звучало все это очень даже заманчиво.
– А что ж с отцом-то? – спросил он. – Чтобы этак-то развернуться, как ты говоришь… С ним-то как же?
– Сам говоришь, он более всего за прииск волнуется. Да там и вправду неспокойно. Искры достаточно, чтобы запылало. Вот как вернутся они с хлыщом-то из Екатеринбурга-то, так мы маленько ситуацию на прииске и подтолкнем…
– Бунт, что ли?! – Петя по-детски округлил глаза.
– Ну, зачем бунт? Так, беспорядки… Твоему-то отцу и того хватит. А если не хватит, есть у меня один человечек на примете, которого твой отец когда-то сильно обидел… Обидел, обобрал, открытие его себе присвоил, да еще и так дело обернул, чтобы тот на каторгу пошел… Иван-то Парфенович его мертвым считает, а он, как на грех, живучим оказался… Вот мы его твоему батюшке-то и явим заместо мальчиков кровавых в глазах… А дальше… Живем, друг!