Сибирская любовь
Шрифт:
А в самом-то деле – почему ж не пореветь?! Все девки ревут от… от любви! Это только ей невместно – дуре, уродине малахольной! Что б там Софи ни говорила… Ох, ей-то говорить легко, она-то… вот приедет Митя, глянет на нее, и… Разве возможно иначе?!
От этой мысли стало так худо, что Маша метнулась от окна – не зная куда, зачем… Схватила со стола книжку, пролистала, наугад уперлась глазами:
“…Le’ oracle du mont Carmel, consulte par Vespasien, lui avait promis tous les succes…” [14]
14
«Спрошенный
Господи! И она это читала? И впрямь казалось – интересно?! Значит, поделом ей! Правильно, только тут ей и место, в темном углу за печкой! Она швырнула книжку, шагнула к креслу – взять шаль. Надо сейчас же ехать, сказать…
Куда ехать? Кому сказать?
Споткнувшись, она глянула вниз, и, когда увидела, как брошенная книжка лежит на полу, развернув страницы, – остановилась. Ой, до чего же все нелепо, до чего же… Книжка – чем виновата? Она склонилась, подняла ее. Плакать расхотелось.
Вот и все мои метания, безнадежно подумала Маша, возвращаясь к окну. Воробья уже не было, доклевал корку и улетел. А она?.. Ничего не изменится. Разве пойти замуж за Николашу? Сидеть у него за печкой…
А и пойду! Она даже вздрогнула от неожиданности. Возьму и пойду! Пусть они все… Она не стала додумывать, это было мелочно и неинтересно. Дело в другом, совсем в другом! Пойти-то пойдет, но сперва дождется Митю и спросит: вот это все, что было, – это было просто так, или… Да, вот так прямо и спросит, глядя ему в глаза! Ничего, смелости хватит!
И пусть только попробует не ответить.
Ей вдруг стало так страшно, как будто вопрос уже прозвучал. Как будто Митя – вот он, стоит посреди комнаты, глядя ей в спину. И сейчас она услышит ответ. Каков же он будет, ответ-то? Соврет, начнет словеса плести… ох, он умеет! Или честно скажет, что – да, просто так, извините, Марья Ивановна!
Или…
Глава 36
В которой Николаша Полушкин решительно и не без блеска обустраивает свои дела
– Не охочее нынче время. Зверье – кожа да кости. Кто поверит?
Сохатый с угрюмой усмешкой смерил взглядом молодого красавца, сидящего на поваленном дереве. Да, хорош, хорош. Мерлушковая шапка набок, полушубок навроде гусарского доломана, английское ружье за спиной, ухоженная ладонь с длинными пальцами гладит шелковое ухо гончей. Эдакий большой барин на отдыхе, хоть сейчас в орловское имение. Худо ему здесь, красавчику этому. Не житье. До чего же часто бывает такое: родится человек не там,
Вряд ли именно такие отчетливые мысли посетили косматую голову бывшего камердинера. Но что-то вроде сочувствия к молодцу в нем шевельнулось. Молодец же изобразил на холеной физиономии ленивую улыбку:
– Да мне что. Я – вольный человек. Брожу себе по тайге где вздумается.
А сейчас еще – вроде как в расстроенных чувствах: ответа жду от девицы, согласится ли составить мое счастие! Так он мог бы добавить, но не стал. Много чести – с разбойником откровенничать.
– Ну? Что ты мне предложишь?
– Да что предлагать. Вы ж вроде все уже рассчитали. Наше дело подчиненное, трудимся как велено.
– Что-то трудов ваших не видно.
– Так оно разве плохо? В поселке уже, сами знаете: спичку только поднести…
– Не твоя заслуга! Климентий еще… Ладно: уговорились – не буду поминать. Но ты ведь не зря меня сюда позвал, нет? – молодец слегка сощурился. Гончая, которую он перестал гладить, требовательно подтолкнула его руку лбом и подставила другое ухо.
– Не зря, – покладисто подтвердил Сохатый.
Потянувшись, отломил пихтовую веточку, потер в пальцах, понюхал, жмурясь от сладкого, щемящего духа. Торопиться ему было некуда.
– Ну?
– Да я тут мужичка вам нашел. Помнится, вы говорили…
– Какого мужичка?
– Да этого… Вы-то, вроде: помер, мол, давно. А он жив-живехонек.
– Это… это ты о ком? – молодец невольно понизил голос, подаваясь вперед.
– Да забываю все, как его прозванье. Белка? Или Куница?
– Хорек?!
– Точно, он, – Сохатый ухмыльнулся, – Хорек.
– Хо-рек, – медленно, почти беззвучно повторил его собеседник, – ты, что… неужто? В самом деле живой?
– Как бы и нас не пережил. В скиту у староверов обретался. А теперь… – короткая пауза, – теперь – у меня.
Молодец уставился на него тяжело и пристально, будто тщился разглядеть тайные мысли. Может, что и разглядел.
– Это правда? Ты точно не врешь?
– Врать нам ни к чему.
– Ладно. Если так, хорошо. Очень славно… – держись теперь, Гордеев, едва не сказал он вслух, но сдержался. – Ну, и что ты за него хочешь?
Сохатый пожал плечами.
– Не крути! Ясно же, что за так не отдашь!
– Что значит за так. Дело у меня с вами общее… – молодец поморщился; Сохатый невозмутимо продолжал:
– Управляющего мне отдайте, и всех делов.
– Что?..
– Я к тому, – терпеливо пояснил Сохатый, – что как бы не подстрелил его кто ненароком в заварушке-то. Так чтоб этого не было. Я с ним сам разберусь.
– Ах, вон что. Ну…
– Не «ну», а чтоб так и было. И еще…
Сохатый замялся. Не хотелось говорить, но – надо. Впереди и впрямь – кровь, нельзя пускать на самотек.