Сибирская одиссея Ермака
Шрифт:
Владыка Кипрпан, высадившийся в тот день на тобольском берегу, оказался человеком любознательным и деятельным. Киприан стяжал славу стойкого патриота еще в бытность свою архимандритом Хутынского монастыря в Новгороде. В то время Новгород оказался во власти шведов. Бояре прислуживали захватчикам, за что те охотно жаловали им земли. Киприан поддержал земских людей, добивавшихся возвращения «Новгородского государства» в состав России. За УГО ему пришлось претерпеть немало гонении и даже отведать тюрьмы.
После заключения мира со шведами Кпприан был
Чтобы прославить новую епархию, Киприан задумал канонизировать местных подвижников. Решение этой задачи должно было облегчить христианизацию языческого края. Киприан явился в Сибирь, имея смутные представления о местном населении и его традициях. Но пробыв в Тобольске некоторое время, он должен был оценить факт исключительной популярности Ермака в Сибири. Ермак стал героем сказаний русских переселенцев. Фольклор нерусских народностей уделял ему не меньше внимания. Предания приписывали Ермаку всевозможные чудеса. Кипрпан решил использовать их в интересах церкви и приказал «кяикати» Ермаку и его погибшим товарищам «вечную память» наряду с прочими пострадавшими за православие. Чтобы составить синодик «убиенным», Киприан обратился к уцелевшим сподвижникам Ермака, жившим в Тобольске.
Сибирская экспедиция оказалась по плечу лишь очень крепким физически людям. Среди уцелевших соратников Ермака многие дожили до глубокой старости. Незавидной была судьба тех, кто не мог больше служить. Лишь некоторым удалось найти успокоение в монастыре.
Местный архимандрит доносил властям, что в его обители «стригутца все служилые люди: увечные, раненые и которые очами обнищали, за убожеством, иные и без вкладу стриглись, еще (из) ермановых казаков постриженни-ки лет во сто и больши…».
Киприан обратил внимание на бедственное положение, нищих ермаковцев, не попавших в монастырь. Местному воеводе волей-неволей пришлось проявить о них заботу. Он испросил в Москве разрешение на учреждение богадельни в Тобольске для престарелых служилых людей, которые служили «в Сибири лет по сорок и больше с сибирского взятия, и на боех ранены и за старость и за увечье от… службы отставлены и волочатца меж двор, помирают голодною смертью». Ходатайство воеводы было удовлетворено, и кормившиеся нищенством престарелые казаки получили кусок хлеба и кров над головой.
Соратники Ермака помоложе достигли больших успехов по службе. Иван Александров и Гаврила Ильин числились в атаманах, другие служили пятидесятниками в сотне «старых казаков».
Киприан велел разыскать ветеранов и расспросить их о «сибирском взятии». В конце концов явились на подворье к архиепископу и «принесоша к нему списки, како они прийдоша в Сибирь и где у них с погаными агаряны ' были бои и коих из них именем атаманов и казаков (татары) побита». Так появились в Тобольске записи воспоминаний участников Сибирского похода.
Прошло сорок лет со времени похода Ермака, и нет ничего удивительного в том, что в казачьих, сказах обнаружились все элементы фольклора.
Ермак стал легендой, и в воспоминаниях о нем звучали эпические ноты.
Соратники Ермака, хорошо знавшие его, были весьма далеки от того, чтобы представить его в образе христианского подвижника. Поэтому духовенству пришлось подвергнуть «списки» их речей основательной переработке. Былинный зачин воспоминаний о Ермаке оказался безнадежно испорчен вставками житийного содержания.
Между словами «не от славных муж, но от простых людей» появилось обширное рассуждение о том, что бог избрал Ермака «очистит место святыни и победит бесер-менскаго (басурманского) царя Кучюма и разорит их богомерзкие капища».
Ветераны добросовестно старались припомнить все, что произошло с ними. Но многое оказалось позабытым. Временами старые казаки затевали шумный спор. Больше всего спорили о судьбе есаула Брязги. Одни говорили, что есаул вместе с товарищами Окулом и Карчигой погиб на Абалаке в дни зимней рыбалки. Другие же считали, что Брязга и тс же самые казаки пали в «первом бою» при взятии столицы Кучума.
Сколько архиепископские люди ни старались добиться истины, им так и не удалось примирить разноречивые свидетельства.
Махнув рукой, они дважды записали в синодик Бряз-гу и его сотоварищей. Вышел курьез. Казаки как бы дважды гибли за православие. За смерть в бою им пели «вечную память большую», за повторную погибель на рыбалке – «память малую».
Книжники пытались придать синодику летописную форму. Но тут они столкнулись с наибольшими трудностями. Ветераны руководствовались несложной схемой. Главные вехи похода были связаны в их сознании с погибелью любимых атаманов. Каждый будто бы погиб «в свое лето». В первое лето «сибирского взятия» погиб Брязга, во второе – Пан, в третье – Кольцо, в четвертое – Ермак. Схема имела недостаток, поскольку ер-маковцы провели в Сибири всего лишь три, а не четыре лета.
Книжники пытались выяснить у. казаков, в каком году те взяли Сибирь. Но тут они потерпели полную неудачу. В средние века простой люд никогда не заглядывал в календарь. Многие не знали даже года своего рождения: активная жизнедеятельность человека продолжалась до тех пор, пока его не покидали силы. Точный возраст сам по себе не имел никакого значения. Человек вел счет не по годам, а по запомнившимся ему событиям.
Для ермаковцев таким событием было прежде всего «сибирское взятие». На все вопросы Киприана они отвечали, что служат службу в Сибири сорок лет, «с сибирского взятия». Поскольку Киприан прибыл в Тобольск в 1621 году (счет времени вели от сотворения мира), летописец рассчитал, что «сибирское взятие» произошло на сорок лет раньше – в 1581 году.