Сибирские рассказы
Шрифт:
— Да не дура ли эта Окся? — дивились еще раз все, заглядывая в дудку, — Задавит ее землей… Бабье ли это дело в забое робить?
Тарас обыкновенно приезжал к дудке верхом и, не слезая с лошади, распоряжался, как главнокомандующий.
— Нет, вы вот что, — объяснял он своим завистникам: — как она, Окся-то, там поворачивается… на восьмой сажени… Ведь это помереть надо, а она изворачивается.
Когда жилки добывалось достаточно, Тарас подходил к дудке и кричал:
— Шабаш, Окся!..
Отец и сын, впрочем, жаловались, что уж очень тяжело поднимать
Отрядные работы, как и компанейские, были обставлены сплошным воровством. Причина заключалась в том, что рабочим платили за добытое золото «любую половину» его номинальной стоимости, а то и меньше. Если отрядный рабочий попадал на очень большую жилу, компания платила ему все меньше и меньше, по мере увеличения добычи. Понятно, что это вызывало утаивание добытого металла и тайную продажу его скупщикам. В Ельниках образовалось что-то вроде воровской биржи, с понижениями и повышениями. Кабатчик Пятачок являлся главным посредником и всегда выходил сух из воды.
Пока золото шло хорошо, Тарас не нуждался в сбыте его на сторону. Пятачок одобрял придуманную Тарасом систему не вырабатывать всей жилки зараз.
— Все равно деньги пропьете, — уговаривал он Тараса. — Успеете. Помаленьку-то года два пьяны будете, а зараз-то и на полгода не хватит.
— Обыкновенно, где хватит, — соглашался Тарас. — Известно, какая наша жисть. Вот лошадь завел, ворота поставили. Как же, нельзя, надо все, как у добрых людей.
— Ты избу-то выправляй, Тарас.
— Изба от нас не уйдет.
Так шло дело целую зиму. Тарас совсем опух от водки и начал даже заговариваться — «играли хмельники». Теперь он сам не ездил на свою дудку, а возила его жена в новеньких пошевнях. Подъедет Тарас к работе, вылезет из саней и подойдет.
— Окся, ты тут? — крикнет он в дудку.
— Здесь, тятенька, — из-под земли донесется знакомый голос.
— Идет жилка?
— Идет, тятенька.
— Ну, старайся, милая.
Иногда на Тараса нападало что-то вроде сомнения: зачем они, в самом-то деле, морят в забое девку? В кабаке проходу не дают Оксиной работой. Тарас пробовал даже принимать энергичные меры и накидывался на Вахрушку.
— Ты чего, лодырь, у воротка торчишь? — ругался Тарас. — Полезай в дудку!
— Полезай сам, коли охота, — грубил Вахрушка.
— Да ведь мы измаем Оксю-то! Не ровен час, еще придавит землей. Кто ее знает, как она там копается.
— Коли она дура, так я не виноват тому делу.
Однажды под пьяную руку Тарас даже подрался с Вахрушкой, но толку из этого все-таки не вышло. Окся продолжала оставаться в забое и работала там до тех пор, пока сверху ей не крикнут: «Шабаш, Окся!». Она даже позеленела от подземной работы и начала кашлять.
— Вы бы хоть работника прихватили, — советовали жалостные бабы-соседки. — Измывается девка
— Работник, — удивлялся Тарас. — А Вахрушка на что? Слава богу, свой работник в дому. Да я и сам, ежели касаемо што, так могу вполне соответствовать… Сам в забой пойду.
— Так и пошел! — корили бабенки. — Один у вас, у мужичков, забой: в кабаке у Пятачка проклажаться.
К весне Тарас стал замечать, что жила «изубожилась». Кварц все самый форменный, а золота прежнего не стало. Конечно, виновата глупая Окся, которая непременно упустила настоящую линию и работает в дудке черт знает как. Тарас даже решился сам спуститься и прополз по узкой норе до того места где, лежа на животе, работала Окся.
— Куда ты, дура, золото наше девала? — ругался Тарас, толкая Оксю кайлом в бок, — Понадейся на чужую работу.
— Девятая сажень, тятенька, подходит.
— Молчи, дура. Не твоего ума дело.
Золота стало попадать все меньше, а потом Вахрушка совсем замотался: пирует в кабаке и на работу нейдет. Пришлось Тарасу самому стать к вороту и «выхаживать» деревянную бадью с землей. Работа хоть и не тяжелая, но после целого года безделья она казалась Тарасу очень горькой. Хорошо еще, что Пятачок научил: половину золота сдавай в контору, а другую половину скупщикам — вот опять и будет та же цена. Не хотелось Тарасу вожжаться со скупщиками, но делать нечего. Старуха Акулина, и та ворчит, что денег стали мало приносить домой.
Ввиду таких стесненных обстоятельств Тарас решился поставить хоть новую избу, а то и в самом деле безо всего останешься. Сказано — сделано. Ворота уже есть. Заказал Тарас бревен мужикам, а сам принялся разворачивать свою избушку. Окся по-прежнему работала в забое, а у ворота стояла жена Вахрушки. Тарас, под предлогом постройки, являлся на дудку только поругаться с бабами. Раз, когда он приехал верхом на работу, сноха сидела без всякого дела.
— Ты это што лодырничаешь? — обругался Тарас.
— Да чего мне делать-то, коли Окси нет…
— Как нет?
— Да так… Видно, домой пошла, а я вот и сижу одна.
— Врешь что-нибудь…
Наклонившись к дудке, Тарас крикнул:
— Окся, куда ты запропастилась?.. Эй, Окся…
Ответа не последовало.
— Спит, видно, подлая… — решил Тарас. — На этих баб только надейся!
Он спустился в дудку, чтобы отлупить Оксю на все корки, но там никого не было, дудка стояла пустая.
— Ну и дура же! — удивлялся Тарас, вылезая на свет божий.
Окси и след простыл, точно она в воду канула. Пока Тарас ее разыскивал, какой-то штегерь успел донести, что дудка уже на девятой сажени и пора ставить компанейские работы. Таким образом Тарас разом лишился всего: ни дудки, ни Окси, ни избушки. Оставался один кабак Пятачка.
— Куда Оксю-то дели, анафемы? — приставал целовальник, не отпускавший теперь в долг ни на грош.
— Отстань…
Но раз Пятачок расщедрился и сам предложил Тарасу стаканчик, — счет шел под новые ворота.
— Поздравить тебя надо, Тарас, — ухмылялся Пятачок.