Сибирские рассказы
Шрифт:
— Вылетит в трубу, — решили единогласно все, хотя в то же время общая подозрительность усилилась. — Кто старые шахты подымает? Да лучше десять новых пробить… Кажется, дело известное.
Если Капитолина Марковна была лично обижена роялем, то остальные еще более задеты были паровой машиной: что, они разве глупее его, Михайлова?.. Паровых машин не выкупишь, а у них дело старинное, кондовое…
Сам Михайлов по-прежнему оставался загадкой: свежий, вежливый, веселый, точно он вернулся из какого-то далекого путешествия к себе домой. По вечерам он завертывал то к тому, то к другому, а потом
— Скажу вам по секрету, Капитолина Марковна, что я жду одну особу… — с очаровательной интимностью заметил он, слегка прищуривая один глаз. — Впрочем, вы сами увидите. А пока я на биваках…
Эта откровенность обезоружила Капитолину Марковну, точно она сделалась сообщницей таинственного незнакомца и сразу встала на его сторону. В самом деле, ведь он открыл свою душу не кому-нибудь другому, а именно ей: дело, очевидно, шло о таинственной женщине, которая имела появиться на промыслах.
Осмотр квартиры нового золотопромышленника произвел на всех сильное впечатление: обстановка для промыслов была совсем роскошная, так что рояль совсем терялся среди других вещей. Исправник Касаткин сделал всего одно замечание: именно, что одна комната оставалась запертой, а в ней-то и заключался весь секрет.
— Это доказывает только, что он порядочный человек, — таинственно заметила Капитолина Марковна. — Семейный дом не казарма, чтобы показывать все и всем…
В общественном мнении незаметно появилась скрытая рознь — это все чувствовали. Прежнего единодушия уже не было, и полковник Охапенко, задумчиво покручивая усы, говорил: «А кто его знает, может быть, этот Михайлов и порядочный человек…» Полковник еще сам не верил этому, но уже желал верить, что возмущало неистового старика Чикова больше всего.
Однажды вечером, когда вся компания играла в карты у Капитолины Марковны, под окнами прозвенел почтовый колокольчик и грузно прокатился тяжелый экипаж.
— Это ко мне… — равнодушно заметил Михайлов, не оставляя карт.
Капитолина Марковна не утерпела и, закрывшись шалью, сама побежала посмотреть, кто приехал. Экипаж стоял у крыльца, а из него с трудом вылезал длинный молодой человек. Он, пошатываясь, остановился на одном месте, презрительно оглядел промысловую городьбу и даже свистнул.
— Это какое-то воронье гнездо, черт возьми… — заплетавшимся языком проговорил он, направляясь в дом. — А где папахен?..
«Бедняжка пьян, как сапожник…»— в ужасе думала Капитолина Марковна, стараясь спрятаться у забора.
Но молодой человек уже заметил ее, приободрился и, подмигнув, проговорил:
— Эй, вы, полудевица, у этиль мои пер?.. [14]
Капитолина Марковна, поступившись своим достоинством единственной промысловой дамы, бросилась бежать, как облитая водой горничная, а молодой человек весело хохотал ей вслед.
14
Где мой отец? (франц.)
— Какая-то дура… —
Когда Капитолина Марковна перевела дух, ей вдруг сделалось жаль таинственного незнакомца. Она с женским инстинктом поставила себя на место этого папахена и нарисовала бойкую картину родственной встречи. Это чисто женское чувство еще больше сблизило ее с ним, и Капитолина Марковна считала себя до известной степени посвященной в грустную семейную тайну, а такие вещи налагают свои обязанности. Когда она вернулась в комнату, Михайлов пытливо посмотрел на нее и едва заметно пожал плечами. О, они отлично понимали друг друга без слов!
Когда партия кончилась, Михайлов подошел к ней и спросил:
— Видели?
— Да…
Он немного театральным жестом, как это делают на сцене благородные отцы, прижал надушенный платок к глазам и отвернулся, чтобы «скрыть слезу», как объяснила это движение Капитолина Марковна. — пришел точно в свой сундук. «Все сидели, разговаривали, а потом как-то так, само собой…»
Однажды Михайлов выходил от Чикова поздно вечером. Старик провожал его на крыльцо и, когда таинственный незнакомец скрылся, схватил себя за волосы.
Дурак… старый дурак!.. — стонал он от бессильной ярости.
Не он ли, Чиков, ругал Михайлова по всем промыслам, а теперь… Нет, это сон, дьявольское наваждение… Чтобы проверить себя, старик еще раз при огне пробежал только что написанный вексель: «Я, купеческий брат Иван Семенов Михайлов, повинен по сему векселю заплатить купцу первой гильдии Антону Евграфычу Чикову или кому он прикажет десять тысяч рублей… Деньги сполна получил». Десять тысяч!.. Нет, это ужасно… Где же были у него глаза? Самый подозрительный человек, и вдруг вырвал целый капитал, да еще как вырвал: пришел точно в свой сундук. «Все сидели, разговаривали, а потом как-то так, само собой…»
Чиков не спал целую ночь и рано утром побежал к Скотту, который копался в своем садике. Капитолина Марковна вставала поздно, и доктор богословия пользовался в эти немногие часы полной свободой. Старик едва добрался до скоттовского садика, оперся грудью на загородку и, указывая рукой на квартиру Михайлова, проговорил всего одно слово:
— Разбойник…
Скотт не повернул даже лица, продолжая копаться в свежей грядке. Это был невозмутимейший немец, каких только производил свет в прежние времена. Его безучастие несколько расхолодило Чикова.
— Ему нож в руки да на большую дорогу…
— Зачем?.. — отозвался Скотт, поднимая наконец свои белые глаза на Чикова. — Он у меня тоже взял деньги, и я считаю его порядочным человеком. Капитолина Марковна тоже…
— А много денег?
— Да все, какие были… Ему очень нужны деньги.
Чиков вдруг захохотал. Чужие глупости хотя и не делают нас умнее, но служат иногда прекрасным утешением. О своей ошибке старик, конечно, ничего не сказал, а сейчас же полетел в город, чтобы навести о Михайлове необходимые справки. До города было с лишком четыреста верст, но все равно: нужно было съездить по другим делам. Вернулся из города Чиков темнее ночи и сейчас же побежал к Скотту, который опять копался в своем садике.