Сибирский кавалер (сборник)
Шрифт:
Поскольку Томаса приняли за глухонемого, то и говорили при нем не стесняясь.
– Черт его знает, зачем атаман зовет, – говорил Глындя. – Может, распознал, что я один камушек из грузинской добычи за щеку спрятал? Тогда – конец мне. Но зачем-то и тебя велел прихватить. Делать нечего, сейчас нарядимся, как ходят люди старого обряда, бороды прицепим, медные кресты наденем и пойдем. Он ведь под старообрядца рядится, Бир-то, вот и не могут его взять.
Глындя пошептался с банщиком, и тот выдал им нужную одежду и парики. Вскоре Томас уже следовал за Глындей и Мухиным. Но осторожно, прячась за деревьями, останавливаясь и выжидая, чтобы они отошли подальше. Они свернули в старообрядческую слободу. Старообрядцев в Москве теперь не трогали, если они открыто не выступали против главенствующей церкви. Самых ярых давно уж выслали в далекую Сибирь. Да еще много их окончило дни самосожжением в годы правления Великого Петра. Нынче они тихо жили в добротных каменных домах, за высокими заборами, пили воду только из собственных колодцев. Никогда в дома свои посторонних не пускали. Резали ложки на продажу, держали пасеки и за закрытыми ставнями крестились двумя перстами перед черными иконами.
Бир выдавал свою усадьбу за старообрядческую. Дома его в усадьбе были сложены из особо крупного камня, смотрелись настоящими крепостями. Между двумя заборами бегали голодные сторожевые собаки, каждая ростом с телка. Усадьба была на отшибе, среди старых лип, ставни на этажах и в полуподвалах были всегда закрыты. Зная нелюдимость старообрядцев, соседи не очень удивлялись отгороженности от мира сей усадьбы. И обходили её стороной. А этого Бир и добивался.
Не дойдя до усадьбы шагов двадцать, Глындя широко перекрестился двуперстием, а затем воздел вверх два перста, словно указывал в небо. Тотчас в массивных дубовых воротах отворилась небольшая калитка и из неё выглянула старуха неопределенных лет, одетая в нелепую хламиду, вполне похожая на ведьму. Она поманила их крючковатым пальцем. Первым в калитку юркнул Глындя, Мухин последовал за ним. Калитка захлопнулась. Старуха принялась лязгать крючками и щеколдами. Затем сказала пришельцам противным визгливым голосом:
– Стойте здеся, молодчики, да не шевелитесь, если не хотите, чтобы из вас кишки вместе с вашим дерьмом выпустили! Сейчас атаману о вас доложат, а уж он решит, что с вами делать. То ли вас в выгребной яме утопить, то ли шкуру с вас на барабаны содрать.
– Ты поговори мне еще! – дернулся к странной старухе Мухин, и тотчас получил удар в переносицу, от которого зашатался и замер, ухватившись рукой за частокол, причем сразу две собаки кинулись к нему и заклацали зубами, стремясь отгрызть пальцы. Он едва успел отдернуть руку.
Сопровождаемые сей старухой, они прошли к дому. Она обвела их вокруг дома, указала девять каменных ступенек, ведущих в полуподвал. Глындя с Мухиным застыли в нерешительности, но старуха наставила на них пистоль. Спустились по ступеням, открыли дверцу, вроде чуланной, Мухин отшатнулся, увидев, что навстречу ему летит окровавленная человеческая голова. Она все же стукнула его в плечо и полетела обратно.
Где-то в глубине мрачноватого полуподвала послышался смех, похожий на детский. Навстречу разбойникам прилетело сразу две отрубленные человеческие головы. Они стукнулись о пришельцев и отлетели. Но Мухин успел заметить порезанные щеки и носы этих несчастных. Пообвыкнув в темноте, Мухин и Глындя увидели, что человеческие головы привязаны волосами к веревкам. Другие концы этих веревок были прикреплены к крючьям на потолке. Два подростка, мальчик и девочка, развлекались тем, что оттаскивали головы к противоположной стене, а затем резко отпускали их, они и летели в направлении двери, а затем – обратно.
Девочка сказала:
– Хороши качельки! Ай, не понравилось? Если вы тяте много денежек не дадите, он вам тоже головы отрубит и даст нам играть.
Старший мальчик сказал:
– Может, я сам вам дурные башки и срублю. Тятька мне за такое дело всегда ефимок дает. Да нечасто это случается, вот беда-то!
В этот момент в полуподвал через открывшийся вдруг проем в стене вошла дородная чернобровая женщина. Её лицо и её фигура излучали здоровье и добродушие. Погладила ребятишек по головам, сунула по прянику. Потом сказала Мухину и Глынде:
– Просим покорно, наступив на горло! – и показала белые мелкие зубы.
Глындя поспешно снял картуз, начал кланяться:
– Я чаю, се атамановы чады? Вроде как лицом смахивают на него?
– Наши! – еще раз улыбнулась женщина. – И уж такие озорники. Им хоть говори, хоть нет, все в подвал этот лезут. Ну, проходите, атаман ждет вас в соседней палате!
Они прошли в другую полуподвальную комнату, а там топился громадный камин и висел на дыбе могучий мужик, в бархатном камзоле, руки его были вывернуты, он хрипел и ругался. Возле дыбы стоял с кнутом сам Бир. Еще Мухин и Глындя увидели массивную дубовую скамью возле стены. К той скамье веревками были прикручены девица и мальчик, весьма похожие на мужчину, который теперь был под пыткой.
Рядом с Биром стояли две странные старухи. Они были в балахонах, напоминавших платья, в смазных сапогах, рамена [20] их были не по-женски широки, лица грубы, а голоса – тонки и противно писклявы.
Бир отер пот со лба и сказал Мухину и Глынде:
– Вы как раз вовремя подоспели! Мы с Кондратием Селиверстовым и Петрой Демьяновым уже умаялись сего рыжего злодея пытать. Верно бают, что рыжий человек обязательно – бесстыжий! Так оно и есть. То – купец. И богат, шельма, несметно. В трактире на Яузе подслушали наши послухи его разговоры. Похвалялся он перед своими знакомыми богатеями тем, что золото и камни дорогие со шкатулкой в своем доме так запрятал, что хоть весь дом разломают, а шкатулку ту сроду не найдут.
20
Рамена – плечи.
Что же нам, бедным, делать? Вот лупим его и кнутами, и палками. Устали так, что уже все члены ломит, а у него никакого милосердия к нам нет, не сознается. Можно было бы прут накалить да прижечь его как следует. Так ведь у меня-то сердце доброе. Я ведь всегда по-хорошему хочу все дела улаживать, сами знаете! Нет, не буду я его жечь! Да у меня и баба суровости не любит. Ну-ка, Глындя да Муха, вы со свежей силой теперь пришли, подержите-ка куманька за задницу и за ноги, а Кондратий с Петрой его окрестят по-своему, в свою веру скопческую обретут.
Глындя и Мухин подошли к дыбе, ухватились за мужика, не понимая еще, как его держать надо и что с ним теперь делать будут.
Похожий на громадную старуху, Кондратий вытащил из-за голенища сверкающий кривой нож, изогнутый так, что даже был похож отчасти на серп, и затянул визгливым дискантом нечто вроде молитвы:
Шатыр-маторГубернатор!Шапка плисовая,Пыська – пысовая,Посередке кисть,По болталке – хвысть!Не трясись меж ног,Того хочет бог!Только шерсти клок,Сшибли черту рог!Кондратий ухватил мозолистой шершавой дланью купца за мошонку и член и быстрым круговым движением отсек эти предметы мужского достоинства, а Петра тотчас провел по этому месту раскаленной в камине ложкой, у которой была длинная костяная ручка. Кровь на месте раны в момент подернулась коркой ожога. Мужик нутряно зарычал.
Кондратий Иванович продолжал петь с подвыванием:
Древний змий,Древний змий,Не склонимПред змием вый,И рык, и брык,И мык, да и тык.Змия древнего нет,Только Боженькин свет!Чистота, лепота,Нет у черта хвоста!