Сибирский ковчег Менделеевых
Шрифт:
– Никак мираж или видение. Никогда раньше не видел, чтобы город на воздусях предстал. Но о миражах читал, они в пустынях обычно встречаются, а тут им откуда взяться, не могу понять.
– Так он на горе стоит, город-то Тобольск, – пояснил ямщик, – а приезжим чудится, будто и впрямь на воздусях парит. Не вы первый обманываетесь.
– Вон оно что, а я думал мираж…
– О таком мы сроду не слыхивали, – засмеялся ямщик, – наговорите всякого, только меня в смущение приводите речами своими. У нас все по-простому, как везде на Руси, хотя и Сибирь.
– А год-то нонче который? – поинтересовался Гаревский. – А то мы в дороге который день, со счету сбились. Слышали, будто бы новый год уже наступил.
– Так оно и есть, нонче другой год – восемьсот восьмой, – согласился ямщик.
– Ну вот, выехали в один год, а приедем уже в другой, – ни к кому не обращаясь, обронил Гаревский.
Какое-то время они опять ехали густым березняком, попались две крутые горки и такие же подъемы. Кони сбавили шаг, шли медленно, испуганно поводя головами и пофыркивая.
– Никак волки близко, – пояснил ямщик, – каждую зиму подле дорог обитают. Тут зевать никак нельзя. Выскочат, тогда от них не отобьешься, коней погрызут. Ух, твари подлые.
– То им божье наказание, – высказал свое предположение Менделеев.
– За что же им так-то?
– А все за грехи тяжкие, хотя говорят, будто бы волчица двух мальчиков вскормила, а они Рим основали. Только теперь это – город грехов и по всей земле тем славится.
– Ты уж скажешь, Ванечка, – не согласился Гаревский, – там, как-никак, сам папа Римский проживает.
– Вот он и есть самый наипервейший грешник, потому как наше православие отринул и своей собственной веры придерживается, а то – главный его грех.
– Тебя, Ванечка, послушать, так всех кругом в грешники отпишешь. А сам-то как?
– А я как все – не без греха, но молюсь каждодневно.
Гаревский только отмахнулся и ничего не ответил. Какое-то время они опять ехали молча, пока не кончился березняк и перед ними не предстал во всем своем величии стольный град Тобольск.
– Ух ты, – не сдержали оба своего восхищения, – действительно стольный град. Как есть красавец…
Солнце, словно по заказу, осветило позолоченные купола, и тысяча лучиков заиграли вокруг, образуя изумрудную корону, как бы подчеркивая тем самым царственное предназначение открывшегося перед ними зрелища.
В то же время в городских контурах просматривалась простота человеческого замысла и одновременно мастерство строителей, сумевших создать нечто неповторимое, и притом для глаза людского привычное. Потому выглядел Тобольск не как иные увиденные путниками городские строения, а как нечто непохожее на все остальные строения. Потому не было ни одного неравнодушного человека, который в изумлении не поцокал бы языком, наслаждаясь увиденным.
Напрашивалось сравнение города с елочными игрушками, создаваемыми умельцами-стеклодувами для новогодних елок. Но когда приближаешься к переправе через Иртыш и видишь Тобольск более четко и в полном объеме, то понимаешь, что это не так. И невольно возникают мысли о его древности и многих перенесенных им испытаниях, что воистину является правдой.
Тобольск за долгие годы своей жизни пережил около десятка больших и малых пожаров, а наводнения при полном затоплении всего нижнего города случались чуть не ежегодно. И никто тому не мог воспрепятствовать, кроме матушки-природы, которая к человеческой воле почему-то не желала прислушиваться, а поступала наперекор ей, как той самой заблагорассудится.
Переехали через Иртыш уже в сумерках, и, пока тащились до нижней части города, незаметно подкралась ночь, и небо озарилось мерцанием тысячи больших и малых звезд. Их слабый свет позволял различить силуэты домов и дорогу, по которой они пробирались между вросшими в землю домишками к постоялому двору, где ямщики высаживали своих седоков и тотчас возвращались обратно.
Глава вторая
Когда они в растерянности ступили на землю и огляделись вокруг в поисках человека, знавшего ближайшую дорогу до гимназии, то никого не обнаружили. Переглянулись друг с другом, не зная, как поступить, но тут, на их счастье, из темноты возник закутанный по самые глаза бабьим платком полицейский с неизменной шашкой на боку и грозно спросил их:
– Кто такие будете? Откуда прибыли? Надолго ли к нам? Никак студенты, погляжу.
И они действительно растерялись, не зная, как отвечать. Наконец Гаревский, опять чуть покашляв и собравшись с мыслями, робко заявил:
– Никак нет, ваше превосходительство. Уже не студенты – учителя. К вам же в гимназию направлены. Не изволите указать нам дорогу, а то мы в затруднении…
Полицейский, несмотря на свой грозный вид, громко расхохотался и из-под платка вылезли его рыжие усы и здоровые, блеснувшие в темноте зубы.
– Дорога тут одна будет, никак не ошибетесь, господа учителя, – указал он им взмахом руки, – только уж больно вы в шинельках своих на студентов смахиваете. Да и значки у вас сами за себя говорят, но то не беда. Разбогатеете, шубами обзаведетесь, тогда будем вас за иных принимать, а пока все одно, студенты.
А те стояли в растерянности. Не зная, то ли обижаться на его слова, то ли принять как должное.
– А вот проводить вас никак не выйдет. У нас тут чуть ли не на моих глазах купеческий лабаз обокрали, а потому следует мне к поискам того воришки приступить и на иные заботы не тратиться.
Услышавший это Менделеев переспросил его:
– И много унесли товара?
– Да порядочно, – крякнул тот, – а чего вдруг интерес у вас к случившемуся? Никак видели кого? Тогда пособите, благодарны будем.
– Никак нет, видеть не довелось, но помощь оказать могу. Приходилось участвовать, – пояснил Менделеев.
– Так вы, господин студент, выходит, еще и в сыскном деле сильны? – удивился страж порядка. – Тогда прошу вас, покажу все как есть.
И они скрылись в темноте, оставив Гаревского в полном одиночестве. Тот, немного постояв, подхватил свои вещи и направился по дороге через горбатый мост, а там мимо древней церкви, обнесенной ажурной оградой, давшей трещину во многих местах, откуда произрастали побеги диких трав, ныне увядшие от сибирских морозов. Он отметил это про себя в качестве ориентира для будущих прогулок и смело зашагал к высившейся на другой стороне громаде с греческими колоннами и выступающим над ними небольшим балкончиком, слегка освещенным тускло горевшими факелами.