Сибирское дело
Шрифт:
– Это наш стряпчий из Москвы, Маркел Петрович.
Маркел полез за пазуху, достал и показал стрельцам небольшой круглый кусок овчины, на лысой стороне которой было выжжено клеймо – царский орёл. Стрельцы сразу расступились. Маркел стал подниматься по крыльцу. Чурила пошёл за ним.
ГЛАВА 7
Наверху, в сенях, Чурила снова заступил вперёд, провёл Маркела на второй этаж и там, в ещё одних сенях, возле двери, при которой стояли стрельцы, они остановились, и Маркел ещё раз показал овчинку. Один из стрельцов открыл дверь. Маркел вошёл, снял шапку, поклонился великим обычаем, а когда выпрямился и посмотрел перед собой, то увидел вологодского воеводу, князя Вадбольского Ивана Михайловича. Воевода сидел на мягкой лавке, а сам из себя был не в старых ещё летах, телом пышен, лицом свеж, бородой седоват, глазами быстр. Также быстро осмотрев Маркела, он спросил:
– Чьих будешь?
– Государев я, – просто ответил Маркел. – Стряпчий Разбойного приказа, из Москвы. По службе.
Воевода хмыкнул и выставил руку. Маркел сунул в неё подорожную. Воевода принял её, прочитал и, опять посмотрев на Маркела, спросил:
– А что за служба у тебя такая?
– Из государевой казны пропало три вещи, и я их ищу, – сказал Маркел.
Воевода опять посмотрел в подорожную, удивлённо поднял брови и спросил:
– И их что, уже в Сибирь свезли?
– Может, и так, – сказал Маркел, обратно принимая подорожную, – а может, и нет. Может, они у тебя здесь припрятаны.
– У меня? – недобро удивился воевода.
– Ну, не совсем, чтоб у тебя, – сказал Маркел. – Но, может, где-то рядом. – И сразу спросил: – А это правда, что, как люди говорят, у вас тут сидит… или уже лежит… сотник Иван Мансуров, из Сибири вышедший?
Воевода вместо того, чтобы ответить, перекрестился.
– Что так? – спросил Маркел. – Беда какая-то?
– Да не сказать, чтобы совсем беда, – нехотя ответил воевода. – Просто когда нам привезли его, пса этого, я сразу почуял, что добра нам от него не будет.
– Почему? – спросил Маркел.
– Да потому! – уже в сердцах ответил воевода. – Сам увидишь! – Но тут же спросил: – А что за вещицы такие? И как они вдруг пропали?
– Про то, как они пропали, я пока говорить не могу, – сказал Маркел. – А вещицы такие: шуба, пансырь и сабля. Шуба кармазиновая на песцах, цена ей сто рублей, пансырь немецкий, пятьдесят, и сабля турская за семьдесят. Шуба – камка червчатая, чешуйчатая, кружево и петли немецкое золото с серебром…
Ну и так далее. То есть Маркел, пока всё не назвал, не замолчал. Воевода подумал, ответил:
– Нет, вряд ли. Ничего такого при нашем Мансурове не было. Одни обноски и шуба собачья. И так же все его стрельцы такие же. Пришли, глаза на них бы не смотрели! Сейчас хоть немного отъелись.
– А что Мансуров? – спросил Маркел. – Мне сказали, что он помирает.
– А! – махнул рукой воевода. – Его как принесли, он помирал, и так и теперь помирает.
– Что с ним такое?
– Говорят, он сибирского беса убил. А бес не убился! А взял и вселился в него! И теперь его бес корчит.
– А можно с него снять расспрос?
– С беса, что ли?
Маркел не ответил. Воевода кликнул Митрия. Вошёл воеводский дворский. Воевода велел ему проводить Маркела, как он сказал, к этому бесу. Митрий кивнул Маркелу, и они пошли.
ГЛАВА 8
Идти было недалеко – они прошли до рундука, свернули и спустились по лестнице, после опять поднялись и остановились в сенях, в которых крепко пахло луком. О, подумал Маркел, когда увидел связки лука на стене, вот даже как! Митрий подвёл его к двери, перекрестил и велел входить.
Маркел вошёл. Горница была как горница, только и в ней был луков дух, даже, правильней, была уже совсем вонища. Маркел осмотрелся. Мансуров, одетый по-домашнему, лежал, укрытый периной, на лавке. В горнице было довольно светло, поэтому Маркел сразу отметил, что вид у Мансурова очень неважный – лицо худое, борода торчит клочьями, глаза нехорошо блестят. Но всё равно было понятно, что он молодой ещё, может, только чуть старше Маркела. И злобный! Он так злобно и спросил:
– Ты кто такой?
Маркел, слегка поклонившись, ответил:
– Маркел Петров сын Косой, стряпчий Разбойного приказа. По делу.
Мансуров сипло засвистел. То есть хотел что-то сказать, да не смог – и получился только свист – от злости. Тогда он, ещё сильнее разозлившись, махнул рукой и сплюнул. Губы сразу стали красными от крови. Мансуров взял белый платочек, уже весь окровавленный, и промакнул им губы. Не жилец, подумалось Маркелу, чуть позже приди – и не застал бы.
А Мансуров опять засвистел и показал на прикроватный столик. На столике стоял кувшин. Маркел подал кувшин, Мансуров хлебнул из него, вернул Маркелу и сказал уже почти обычным голосом:
– Чёрт бы их побрал, скотов!
– Кого? – переспросил Маркел.
Мансуров только отмахнулся. После, ещё немного полежав, спросил:
– Зачем пожаловал?
Маркел показал овчинку. Мансуров на это только хмыкнул. Тогда Маркел достал целовальный крест, поднял его повыше и сказал:
– Я же говорил: по делу. Теперь назовись!
Мансуров весь скривился и опять закашлялся, и засвистел. Маркел, не опуская креста, сел рядом с Мансуровым на его лавку, потом другой рукой подал ему опять напиться и напомнил строгим голосом:
– Назовись, я говорю!
– Иван Алексеев сын Мансуров, сотенный начальный голова по выбору, – нехотя ответил тот опять с присвистом.
Маркел сунул Мансурову крест, Мансуров крест поцеловал и, повторяя за Маркелом, то и дело задыхаясь, побожился, что будет говорить только правду и отвечать как на духу. Но как только Маркел убрал крест, Мансуров тут же, глотая слова, уже неразборчиво прибавил:
– Но это что касаемо разбойных дел. А если разрядных… то я про это буду отвечать только царю… Только он меня послал и только ему… отвечу.