Сицилиец
Шрифт:
— Дон Доменик, могу я пожить у вас, — спросил Гектор Адонис, — пока из Америки не придет весть, что Юстина благополучно добралась туда? Чтобы я мог передать это Гильяно. Мне, наверное, придется стеснить вас не дольше, чем на одну ночь.
— Да что вы, дорогой профессор, это же для меня только честь! — пылко воскликнул дон Доменик. — Живите, сколько хотите. А сейчас всем пора на покой. Наша молодая синьора должна хоть немного поспать перед долгим путешествием, да и я слишком уже стар, чтобы просиживать ночи без сна. Avanti. [Вперед, пошли(итал.)]
Он взмахнул руками, точно большая добрая птица. Затем взял Гектора Адониса под руку и повел в спальню, а женщинам крикнул, чтобы они позаботились об остальных гостях.
Когда наутро Майкл проснулся, Юстины уже не было.
Гектору Адонису пришлось провести у дона Доменика две ночи, прежде чем посланец привез известие, что Юстина благополучно добралась до Америки. В ее письме Адонис с удовлетворением обнаружил условленное словцо и утром, прежде чем двинуться в путь, сказал Майклу, что хочет поговорить с ним наедине.
Майкл эти два дня провел в страшном напряжении — ему не терпелось побыстрее уехать домой. Но не терпелось и встретиться с Гильяно — они ведь были одного возраста. Гильяно успел так прославиться, что Майкла перспектива встречи волновала необычайно. Интересно, думал он, как собирается отец использовать Гильяно в Америке. А он не сомневался, что у отца есть на этот счет соображения. Иначе зачем бы он стал поручать Майклу привезти его с собой.
Майкл спустился с Адонисом на пляж. Вооруженные охранники приветствовали их… Катер вернулся, и теперь Майкл увидел, что вблизи он размером с небольшую яхту. Люди на борту были вооружены лупарами и автоматами.
Июльское солнце пекло вовсю, и море было такое синее и спокойное, что казалось, это металлический щит, от которого отражается солнце. Майкл и Гектор Адонис сели на складные стулья, стоявшие на пирсе.
— Прежде чем уехать, я должен передать вам последнее поручение, — тихо произнес Гектор Адонис. — Это чрезвычайно важно для Гильяно.
— Я охотно все сделаю, — сказал Майкл.
— Надо немедленно переслать в Америку вашему отцу Завещание Гильяно, — сказал Адонис. — А уж он сумеет его использовать. Нужно сделать так, чтобы дон Кроче и правительство в Риме узнали, что Завещание находится в Америке в надежных руках, и тогда они не посмеют причинить вред Гильяно. Они дадут ему спокойно уехать.
— Бумаги при вас? — спросил Майкл.
Маленький человек хитро улыбнулся, потом расхохотался.
— Они у вас, — сказал он.
Майкл в изумлении уставился на него.
— Вас неправильно информировали, — сказал он. — Мне их никто не давал.
— Нет, дали, — сказал Гектор Адонис. — Мария Ломбарде дала. Только мы с ней и знаем, где они, даже Пишотта не знает.
Майкл явно ничего не понимал.
— Они в черной мадонне, — сказал Гектор Адонис. — Мадонна действительно уже не одно поколение находится в семье Гильяно, это вещь ценная. Все это знают. Но Гильяно сделали копию. Она полая. Завещание написано на тончайшей бумаге, и каждая страничка подписана Гильяно. Я помог ему все записать. Кроме того, там есть некоторые разоблачающие документы. Тури ведь знал, какой его может ждать конец, и хотел быть ко всему готовым. Для такого молодого человека у него поразительное чувство стратегии.
Майкл рассмеялся.
— А его мать — великая актриса.
— Все мы, сицилийцы, такие, — сказал Гектор Адонис. — Никому не доверяем и скрываем свои чувства от всех. Отец Гильяно, конечно, заслуживает доверия, но он может проболтаться. Пишотта — с детства верный друг Гильяно, Стефан Андолини спас Гильяно в схватке с карабинерами, но время меняет людей, да и пытки не все выдерживают. Так что лучше, чтоб они не знали.
— Но вот вам Гильяно доверился, — заметил Майкл.
— Меня осчастливили, — скромно сказал Гектор Адонис. — Но вы видите, насколько умен Гильяно! Тайну Завещания он доверил только мне, а свою жизнь — только Пишотте. И если что-то с ним случиться, значит, мы его предали.
Глава 17
Майкл Корлеоне и Гектор Адонис вернулись на виллу и сели рядом с Питером Клеменцей под лимонным деревом. Майклу не терпелось поскорее ознакомиться с Завещанием, но Гектор Адонис сказал, что Андолини должен приехать за ним и отвезти в Монтелепре, и Майкл решил дождаться Андолини — может, он привезет какие-то вести и для него.
Прошел час. Гектор Адонис взглянул на часы — лицо у него было встревоженное.
— Наверное, сломалась машина, — предположил Майкл. — Этот его «фиат» на ладан дышит.
Гектор Адонис отрицательно покачал головой.
— Стефан Андолини в душе убийца, но это пунктуальнейший человек. И надежный. Он уже на час опаздывает, так что, боюсь, что-то не так. А мне ведь надо вернуться в Монтелепре засветло, до комендантского часа.
— Мой брат даст вам машину и шофера, — сказал Питер Клеменца.
Адонис с минуту подумал.
— Нет, — сказал он, — я подожду. Мне важно увидеть его.
— А вы не возражаете, если мы вас оставим и ознакомимся с Завещанием? — спросил Майкл. — Кстати, как вскрыть статуэтку?
— Знакомьтесь, конечно, — сказал Гектор Адонис. — А вскрыть ее очень просто — никакого секрета тут нет. Она выточена из крепкого дерева. И голову ей приладили после того, как Тури вложил туда бумаги. Надо просто отрубить голову — и все. Если вам трудно будет разобрать почерк, я охотно помогу. Пошлите за мной кого-нибудь.
Майкл и Питер Клеменца поднялись в спальню Статуэтка лежала в кармане у Майкла — он совсем про нее забыл. Он достал черную мадонну, и они оба принялись ее разглядывать. Черты у нее были африканские, а выражение лица — как у белых мадонн, которые стоят в доме почти каждого бедняка на Сицилии. Майкл повертел статуэтку в руках. Она была очень тяжелая — ни за что не догадаешься, что внутри пустота.
Питер Клеменца подошел к двери и что-то крикнул вниз служанкам. Одна из них почти тотчас явилась с кухонным топориком. Клеменца взял у нее топорик и перед носом у любопытной захлопнул дверь.
Майкл положил черную мадонну на массивный деревянный комод, одной рукой взявшись за ее круглое основание, Клеменца примерился топориком к шее мадонны, взмахнул рукой и одним резким ударом отрубил ей голову, так что она отлетела в другой конец комнаты. Из шеи торчал рулон бумаги, перевязанный ленточкой мягкой серой кожи.