Сицилийское королевство
Шрифт:
Но началась зима, и монгольский военачальник отложил главное наступление до весны, став лагерем на берегу Тисы. А чтобы поддержать ослабевшее после неожиданной битвы на Калке киевское княжество Субурхан временно передал Владимиру тумен своих всадников под началом хана Тобчи, но теперь ждал их обратно. Да еще попросил подкрепления у союзных русичей.
И это подкрепление шло. На помощь Субурхану двигалось двадцать тысяч конного войска черниговского княжества с новым воеводой по имени Дрон Давыдович Бок. А за конными тащился под охраной обоз с какими-то приспособлениями, похожими на осадные машины. Бок велел прикрыть их всякими дерюгами, так что выяснить точный калибр не представлялось возможным. Сам черниговский князь остался с основным войском в Перемышле, ибо дело на западном фронте назревало жаркое.
Вот, чтобы оказаться подальше от этого жаркого дела, Григорий и отпросился к Субурхану, надеясь использовать дружбу с ним для решения технических задач в пределах монгольского лагеря. Лично принимать участие в боевых действиях Забубенный не хотел. Он все-таки механик, не рейнджер какой-нибудь. Великий князь же, не ровен час, мог послать механика и на передовую. От него всякого можно было ожидать.
Григорий понимал, что и Субурхан тоже не миротворец, но того, кто спас ему жизнь, вряд ли будет посылать в атаку. А на роль технического советника в оккупационном корпусе Григорий пока был согласен.
Владимир Рюрикович отпустил. Но наказал, чтобы через месяц, когда дела у Субурхана войдут в колею, Забубенный вернулся в расположение русичей. Правда, где оно будет, это расположение, пока еще было не до конца ясно.
Следом за черниговцами в сторону лагеря Субурхана на захваченной венгерской земле, двигался монгольский тумен под началом Тобчи. А рядом с военачальником степняков на своем новом коне по имени Мэджик, нетвердо сидел в седле мастер походного чародейства и волшебства, знаток осадных башен, Григорий Забубенный. Мастер зевал и глазел по сторонам. Рассеянно наблюдал, как восходит солнце, играя на остриях монгольских копий. Ни Путяты, ни вездесущего Кури на этот раз с ним не было. Они остались при великом князе.
Узнав, как мудрено кличут коня Забубенного, на прошлом ночлеге черниговские ратники пытались расспросить, что означает это странное имя. Особенно доставал Егорша, правая рука Дрона Давыдовича. Но, Григорий, как и положено чародею, отвечал туманно. Мол, имя для коня чародейского нормальное, магическое, вполне подходящее. Ведь все ратники как-то называли своих боевых коней. Только клички Буря, Быстрый или Сокол не походили для такого специального коня. А что означает слово Мэджик, должен знать только сам чародей, и никто больше, иначе враг сможет заколдовать коня, а оно чародею ни к чему. Иногда у коня случались перепады настроения, он то и дело лягался и норовил укусить всех окружающих. Тогда Забубенный рассказывал небылицы о том, будто кто-то снова попытался расспросить его о родословной Мэджика. Вот конь и разволновался. Но, на самом деле, конь был душевный и больше всего на свете любил морковку.
Подарен он был чародею ханом Тобчи. А по национальности был не монгольским конем, а пленной лошадью, отобранной монголами у каких-то других степняков. Скорее всего, у половцев. Поэтому Забубенный мог гордиться своим новым коником, ибо половецкий скакун – это круто. Конь был уже третьим по счету личным средством передвижения Забубенного с момента появления великого механика в этой новой для него жизни. О старой, комфортной жизни в двадцать первом веке, с фаянсовым унитазом и горячей водой из крана, он уже почти не вспоминал. А если о чем и тосковал, то именно по сантехническим прибамбасам. Ибо такая ерунда, как PC, CD и DVD забывается быстро, а вот унитаз и горячая вода круглосуточно – это не забываемо. Здесь же он был лишен подобных радостей. Но постепенно Григорий привык. Человек привыкает ко всему.
За последнее время единственным неприятным воспоминанием было участие в княжеском совете, о котором Забубенный старался поскорее забыть. Но картины судьбоносного совещания сами собой всплывали в памяти. Вот и сейчас, стоило Григорию немного загрустить, сразу же вспомнил совет.
Тесный княжеский терем, в котором хозяин галицко-волынского княжества Мстислав Удачный останавливался редко и ненадолго, сейчас был переполнен. В палатах собрался почти весь цвет родовитых владетелей Руси. В самом центре светлицы стоял, как полагается в таких случаях, стол, уставленный блюдами с жареной дичью, кабанчиком, гусем в яблоках, – очень его любили князья отведать, как собирались вместе, – да всякой снедью помельче. Икорка, рыбка, огурчики. Русичи, как известно, дела решать могут только за столом. На голодный желудок ничего путного не выходит. А потому князья пили вино и думу думали.
Собрались сегодня на совет почти все князья из русских земель. Владимир Рюрикович Киевский во главе стола, по правую руку от него прискакавший только что из Галича Мстислав Удачный, многомудрый князь, да местный властелин. Рядом с ним пристроились два его молодых родственника – зять его Даниил Романович Волынский, двадцати двух лет от роду, и младший брат Даниила князь Василько Романович. «Молодой еще совсем парнишка, – думал, глядя на него, Григорий с легкой завистью к сильным мира сего, – а туда же, князь уже, блин». Следом шел уминавший лосятину за обе щеки воевода Галицкий – Юрий Доморечич, что незадолго до битвы на Калке брал Забубенного в плен, как подозрительную личность.
По левую руку от Владимира восседал новый князь черниговский, Михаил Всеволодович, с ним воевода его Дрон Давыдович Бок, хитрый на рожу мужичонка. Чуть далее киевский воевода Путята, известный вояка. За Путятой сидел и сам скромный механик-чародей Григорий Забубенный, допущенный на совещание на всякий случай – вдруг предложит неожиданное решение вопроса, как уже не раз бывало. За ним монгольский хан Тобчи, как представитель союзников и глава степного экспедиционного корпуса.
Ну, понятное дело, как обычно в государственной думе советы проходят, – выпили, закусили. И Великий князь стал делиться впечатлениями от вчерашнего дня.
– Потолковали мы с этим ляхом. Хлипкий оказался пан – всего два раза и приложили его по ребрам раскаленной железякой. Он рассказал мне, перед смертью, что послал его сюда сам герцог польский Лешко Белый, приказав взять и сжечь Перемышль вместе с жителями в назидание нам. Городок этот, дескать, польский по праву и зовется Пшемыслом, ибо принадлежит Лешко Белому от веку. А Мстислав де, его хитростью и обманом взял.
Мстислав Удачный напрягся, услышав знакомое имя, заскрипел зубами.
– Да не только его и не один Перемышль воевать послали, – продолжал Владимир. – Все слышали, что за весть принес гонец сегодня. Нынче же, пока мы тут осаду держали, ляхи захватили на севере Любачев. Пожгли город, бояр на дыбу вздернули, девиц насильничали и похвалялись, что пришли сюда навечно. Что русские князья здесь больше не хозяева.
Мстислав встал, не в силах сидеть от ярости, громыхнул лавкой. На другом конце стола Забубенный, тихо доедавший кусок лосятины, чуть не подавился от неожиданности.
– Это я в своих землях не хозяин? Немедля же пойду на Любачев. Дорого мне заплатит Лешко за то, что назывался моим другом.
Великий князь помедлил, пока охладится чуток Мстислав, и продолжил свою речь.
– То, что Лешко напал на земли княжества твоего и пожег города, должно быть отмщено, в том сомнения нет. Но… Мы здесь не только для того собрались. Не для мести за княжескую честь Мстислава привел я сюда столько войска, что целый год собирали по всем волостям. Вернуть город у тебя и самого сил хватит.