Сидящее в нас. Книга третья
Шрифт:
Алавир тотчас принялся собирать своё барахлишко: это князей полно, а таких, как он, раз, два и обчёлся. Везде примут с распростёртыми объятьями. Брунтагир тоже упёрся, заперев лекаря в его тереме и выставив стражу, дескать, никуда ты мил-друг не денешься. Что ты будешь делать с несносным самодуром? Так, то самое! Несговорчивая невеста с благословения отца намылилась бежать. И даже умудрилась вылезти из терема…
Чтобы попасть прямо в лапы демона Эгуарана, что на ночь глядя проезжал мимо княжьей крепости на огромном белом быке. Как уж Раан почуял в Алаве Двуликую аж из-за стены? Как и все они чуют своих
Красавицей Алава не была. И даже могла бы считаться совершенной дурнушкой, если бы не синие умнющие глаза, заглядевшись в которые, обычно уже не обращали внимания на всё остальное. Что до её признанной мудрости, так о подруге-жене короля Лонтферда слагали легенды да пели песни. И до такой степени её затюкали просьбами научить да рассудить, что последние лет двадцать она старалась не показываться на людях.
– Лис, миленький, – проныла Нанти, – я больше не буду! Обещаю!
– С тобой за таллы я больше не сяду, – не желал идти на уступки почтенный Ашбек, зная цену таким обещаниям.
Алава подняла от шитья глаза и покачала головой:
– Благодарю, почтенный Ашбек. С удовольствием бы с тобой сыграла. Но я обещала отдать эту вышивку в наше святилище до праздника.
Рыжая уже, было, собиралась выйти вон под грохот ни в чём не повинной двери. Но, услыхав отказ подруги, поганка мигом развернулась и сделала последнее предупреждение:
– Соглашайся, Лис или останешься с носом.
Тот нарочито медленно обернулся. Посмотрел на высокую статную красавицу в легчайшем белом шёлковом платье без рукавов и содрогнулся. От морозных мурашек, прошмыгнувших по коже под курткой и меховым халатом. А ведь это ещё не знаменитая северная зима – всего лишь начало осени.
– Сегодня не так уж и холодно, – сочувственно прощебетала рыжая вреднюга, пристукивая в ожидании его согласия носком белого сапожка.
– Можно подумать, ваше святилище рухнет без очередной твоей вышивки, – пробурчал Лис, ища пути к сохранению лица.
– Не рухнет, – покладисто согласилась Алава, поправив выбившуюся пепельную прядку надо лбом. – Но, я обещала.
– Герни! – взмолился Лис, состроив глазки светловолосой, слегка полноватой миловидной женщине лет под пятьдесят, что также была вдвое старше очевидного.
Та оторвалась от книги. Вскинула на него смеющиеся серые глаза и молча покачала головой: отдала на заклание рыжей нахалке кровоточащую мужскую гордость заядлого игрока.
В отличие от Алавы, Герни была урождённой княжной. Её отец – князь Герна-Морские скалы Гертуник Плодовитый – имел невиданно обширное семейство. Четыре жены и двадцать три ребёнка – не считая оравы незаконных отпрысков. Любвеобильный властитель даже породил кучу народных баек о том, как он схлопотал особое наказание Создателя. Дескать, неуёмный в похоти наследничек ещё в отроческие годы так разозлил Создателя, что Отец мира обрёк его на нескончаемое воздымание плоти. Так сказать, «пень дымил» и днём и ночью.
Мать Герни была его второй женой и умерла родами первой же дочери. На тот момент у малютки уже было девять сводных братьев да сестёр. А через несколько лет их ещё прибавилось. Дети первой княгини держались кучно, сбившись в свой особый клан. Восемь детей третьей жены, а затем и последыши от четвёртой следовали их примеру. На старости лет Гертуник Плодовитый хватался за голову: в его семье разразились подлинные клановые войны за власть. Приструнить деток князь оказался не в силах – у старших к тому времени женились да выходили замуж собственные детки.
Одна Герни ни во что не мешалась: росла себе тихонько на отшибе, так что про неё почти позабыли. Когда княжне-изгою исполнилось двадцать пять, старый князь снова овдовел. И от великих расстройств решил жениться в пятый раз. Да ещё и объявил во всеуслышание: мол, все прежние дети ему плохо удались. Так придётся поднатужиться, и во благо княжества родить нормального наследника. Понятно, что до свадьбы старый повеса не дожил.
По его смерти должна была разразиться жуткая бойня за княжью крепость – к тому, собственно, все эти годы и шло. Но поместные владетели на то и воины, чтобы непререкаемо блюсти порядок – источник общего благополучия. Так и вышло, что в кратчайшие сроки разгоревшейся родовой склоки почти все княжичи незамедлительно последовали за отцом. Тех, что помоложе, прикончили открыто в поединках, до которых борзые княжичи были охочи. Тех, что постарше и поопытней, упокоили исподтишка.
Сохранили одного наследника: разумника, который ни во что не мешался и злодейств не творил. Его и надумали, было, подсадить на отцово место. Остались ещё пять замужних княжон, ну, да тем до смерти сидеть под мужниной пятой – особо не повыгибаешься.
А ещё – наконец-то вспомнили поместники – где-то потерялась шестая княжна, неприкаянная. Зато – как выяснили в скиту, где Герни собиралась принять послушание и отдаться на служение Создателю – весьма образованная, тихая да послушная. Чем не княгиня – пришли к единому выводу противники сохранённого наследника Герна-Морские скалы. Покумекали промеж себя, и собрались, было, кинуть клич: дерзайте, богатыри, вступайте в честную схватку за княжну Герна.
Ринда – по признанию Герни – была не первой изобретательницей такого непотребства, как побег княжны-наследницы. Просто она так и не успела воплотить его в жизнь. Наследницу притащили в столицу, дабы показать товар лицом тем, кто станет проливать за него кровушку. И тут-то её учуял демон Витран, которого занесло в столицу за какой-то надобностью. Едва смущённую и злую от всеобщего внимания княжну выставили перед народом, Раан нагло умыкнул свою Двуликую. Прямо со смотрин. А кто ему чего скажет?
За четверть века в крепости Раанов Герни ни разу не пожалела, что бездумно кинулась к демону, едва тот протянул руку. В то время здесь хозяйничали две самые старшие Двуликие, что ушли нынешней весной одна за другой – вслед за своими одряхлевшими демонами. И они с Алавой внезапно обрели первенство.
Это демонам безразлично: у них все равны. Король среди них образовался лишь потому, что в одном из них поболе других проявилось нечто, отдалённо похожее на чувство ответственности. А люди устали попусту воевать за место «одного над всеми». Тем более что и подлинной-то власти у короля с мышиный хрен. Всяк князь на своём месте сам себе король. Однако, и единая голова нужна, а то вовек промеж себя не договориться.