Сидящее в нас. Книга вторая
Шрифт:
Собственно, устремлений было всего лишь два: навалять любому, кто сунется, и при случае, сунуться самим, если добыча обещает быть знатной. Соседи, не скупясь на ругательства, обзывали риносцев бесчинными бандитами. И многие века сходились-расходились в политических союзах против неуёмных гадов. Как уж там прежнему королю-Раану удалось с ними договориться – а скорей, им с демоном – но Риннон-Синие горы стало частью королевства. И его могучей северной границей, через которую из соседнего Нотбера вечно пытались залезть в закрома богатого Лонтферда.
Людям трудно бороться со старыми привычками – проще превратить их в новые, весьма похожие на прежние. Риносцы защищали
Вот тогда-то риносцы рьяно вступались за честь Лонтферда, обдирая налётчиков до нитки. И забирая отвоёванное себе – таковы уж законы на всей территории северного материка: что взято с боя – то твоё. И даже не пытайся напирать грудью, доказывая, что перерезанные бандиты хапнули добычу именно у тебя. Что с возу упало, то пропало. И неча глотку драть – лучше научись хорошенько защищать своё добро.
Однако в целом Лонтферд, обзаведясь княжеством Риннон-Синие горы, здорово выиграл: и выгодно расширился, и осильнел. Потому что в любой открытой схватке с врагом риносцы проявляли завидную отвагу и выучку боевому делу. Про них так и говорили: риносец рождается с ножом в беззубом рту. А когда у него начинают резаться зубы, так он начинает прыгать на тебя с мечом в руке.
Что уж говорить о вожаках столь воинственного народа? Князья в Ринноне не рождались – ими становились. Не успев поднять на погребальный костёр прежнего почившего, вожаки всех известных родов затевали битву за княжью крепость – иной раз и смертельную. Не брезговали они и пришельцами из других земель, если имя тех громыхало на весь север. Вся сила в крови – истово верили северяне, что сильные рождаются лишь от сильных. И приток в твой народ сильной крови – единственное мерило успеха.
Ну, а золото и земли всего лишь результат улучшения породы – едко усмехнулась Ринда, размышляя о том пути, на который намеревалась встать. И не просто созерцающей безрукой пустышкой. Нет, она будет создателем и защитником своего собственного пути, по которому ещё не ходила ни одна женщина её высокого положения.
Конь под ней неодобрительно фыркнул, словно имел наглость подслушивать мысли седока. И не он один.
– Плохо, – скрипуче протянула её спутница.
Рядом с могучим чистокровкой, на котором рысила Ринда, лошадка под сопровождающей её послушницей скорей походила на поджарую длинноногую свинью. И не рысила, а семенила, часто цокая копытами по крытой каменными плитами дороге. Смех, а не лошадь – встречные повсеместно тыкали в нелепое чучело пальцами и ржали навзрыд. Однако Ринда знала цену ко всему безучастной терпеливой лошадке своей единственной настоящей подруги.
Как и самой подруге, сидящей в седле, скрестив ноги, и при этом ни разу не слетевшей на землю. Будто её гвоздями к конской спине приколотили. А ведь на тех невероятно далёких островах, где прежде жила Аки, лошадей не водилось. Так утверждала она, ибо никто из обитателей обоих огромных материков до тех островов ни разу не доплыл.
Аки подобрали далеко в океане, куда утащило бурей неудачливых китобоев. Чудного загибающегося от жажды задохлика сняли с плотика, связанного из диковинных тонких полых стволов то ли дерева, то ли куста. Поначалу приняли её за подростка: маленькая – иным мужикам чуть ли не по пояс – худющая, безгрудая. Оказалось, молодая девушка. Такой уж малорослый народец на тех почти сказочных островах.
Вернувшись, китобои не оставили нелепую чужачку в своей деревне – чего ей там делать? Передали найдёныша в скит, где сидела затворницей наследница княжества Риннон-Синие горы. А настоятельница передала попечение над Аки строптивой княжне, дабы та приучалась думать не только о себе.
Аки-Ри-То-Буа-Ных – таково было полное имя девушки, которая как-то незаметно прокралась в сердце Ринды. Её, пожалуй, единственную – не считая настоятельницы – совершенно не отталкивало острое хищное плоское личико чужеземки – с виду чисто жёлтая тыквенная семечка. Вместо носа пупырыш без переносицы, но с положенными человеку носопырками, что вечно раздувались, принюхиваясь ко всему подряд. Похожие на головастиков глаза: тёмные круглые головки, с хвостиками. Когда Аки щурилась, хвосты вовсе исчезали, оставляя на лице две чёрные бусины, отчего она ещё больше походила на неведомого опасного зверька. Маленькие прижатые к голове ушки и чёрные, как смоль, жёсткие волосы, вечно торчащие во все стороны.
Нелепая и страшная одновременно – Ринде нечаянная подруга казалась самой обычной девушкой необычной внешности и повадок. Какая разница? С лица воду не пить, а среди родовичей и не такие морды водятся. Аки пришлась ей по душе своими повадками. И особо редким по чистоте прямодушием: не юлила, не врала, не выпячивала из себя того, кем не являлась.
А ещё она умела любить. По-настоящему. Без условий и оговорок на обстоятельства. Именно любить, а не делать тебя своей собственностью, как водится сплошь и рядом. Аки любила свою Ринду просто и понятно: всегда рядом и никогда не в тягость. А главное, прямо-таки безошибочно чуя, что на душе у подруги. Именно подруги – Ринда принимала её только так и не иначе. Когда же кто-то пытался позубоскалить, дескать, завела себя княжна зверушку, наказывала зубоскала любыми доступными способами. И плёткой по насмешливо кривящейся роже – это ещё малость.
Славу себе заслужила! Иначе, как синегорской змеищей и не называли. И её такая слава вполне устраивала: будут меньше лезть. Аки же, что оказалась в чужом огромном для неё мире одна-одинёшенька, приняла защиту своей рослой высокородной властной подруги, как должное. Её как бы приняли в семью, значит, заслужила. А в семье, какие счёты между своими? Во всяком случае, на её родине именно так и не иначе. А каково оно в землях чужаков, её ничуть не волновало. Как ни странно, Ринде это здорово нравилось.
– Плохо, – чуток помолчав, повторила Аки и протянула руку: – Льденчик.
Губы Ринды сами собой разъехались в улыбке. Из болтающейся на груди торбы она выудила сахарного петушка на палочке и протянула своей чучелке. В её торбе леденцов не оставляла: сластёне дай волю, так она их вообще изо рта вынимать не будет, и есть толком не станет. Сама время от времени оделяла, против чего Аки не бунтовала, стоически перенося борьбу подруги с её мелкой вредной слабостью.
Цапнув петушка, она тотчас запихнула его в рот и блаженно прижмурилась.
– Поохо, – прошамкала набитым ртом и вопросительно покосилась на подругу.
Дескать, почему плохо?
– Замуж не хочу, – усмехнулась Ринда. – Чучелка, тебе не жарко?
Аки еле заметно мотнула головой, скосив глаза вниз, на свою богатую, расшитую золотой нитью бирюзовую меховую безрукавку. Причём, напяленную чуть ли не на голое тело – чёрная льняная рубашка не в счёт. Она страшно любила всё яркое и блестящее. Одни только ядрёно-яичные шаровары чего стоили. И лишь Ринда знала, что под ними узкие кожаные тёмные штаны, что прекрасно скрывали свою хозяйку в темноте – вздумай та прогуляться по ночной поре.