Сигнал бедствия
Шрифт:
— Усыплен, — тихо проговорил доктор. — Да, усыплен. Обычное снотворное действует слабее.
— Кто же усыпил его? — тревожно спросил Беляков.
— Тайна эта скрыта от меня. — И доктор развел руками. — Но бывают случаи, когда люди сами…
— Здесь такого не могло быть! Нелепо даже предположить это! — сердито сказала девушка.
— Вы его знаете? — спросил доктор.
— Да, знаю. Давно знаю!
— Не было ли в нем чего-нибудь такого?..
— Нет! Он хорошо держался, доктор. Он держался лучше, чем
— Милая девушка, бывает, что голод ведет к психозам, и тогда человек теряет власть над собой…
— Здесь этого не могло быть. Никак не могло быть, доктор!
— Освободите ему руки.
Руки Снесарева, страшно исхудавшие, с бело-синей прозрачной кожей, бессильно легли поверх одеяла. Девушка обнажила их, осторожно закатала рукава шерстяного свитера и ночной рубашки до плеч. Снесарев приподнял голову. Всем показалось, что он сейчас откроет глаза. Но голова его тяжело упала на подушку.
Беляков шумно вздохнул.
Врач неторопливо оглядывал правую и левую руки, склонив пенсне к самой коже, и легкими движениями пальцев ощупывал ее.
— Припухлость. Видите? — обернулся он к Белякову. — След укола. Укол сделан грубо, вероятно наспех. Даже начинающая медицинская сестра сделает лучше…
— Но кто же сделал укол?
Врач пожал плечами:
— Если предположить, что он сам…
— Но нельзя же, доктор, думать, что он сам себе укол сделал, а потом вывесил сигнал и фуражку.
— Какой сигнал?
— Да вот, за окном… Белые и синие квадраты на листе картона — это сигнал бедствия. Мы по сигналу и пришли сюда, товарищ врач.
— Вы уверены, что это сигнал?
— Как же! Точно, товарищ врач! — Беляков говорил убежденно. — Каждый военмор поймет его. И еще морская фуражка на проволоке. Ее он вывесил, чтобы понятнее было.
— А все-таки ищите, товарищи военморы, шприц… — сказал доктор.
Андронов и Беляков стали усердно шарить по углам комнаты.
— Припухлость свежая, — продолжал доктор. — Укол сделан недавно. Если шприца здесь нет, значит, его унесли. Да-а… Пожалуй, тут действовала чужая рука: укол на правой стороне у самого плеча. Слабому человеку самому не дотянуться туда, да и трудно упереть иглу так, чтобы она не соскользнула. Нет, он не сам. А средство, вероятно, очень сильное…
Девушка тревожно спросила:
— А он… проснется?
Снесарев проснулся через полчаса. Он обвел комнату блуждающим взглядом, немного задерживая взгляд на каждом, и медленно, едва слышным голосом спросил:
— Где Надя? Она здесь или…
Девушка наклонилась над ним и, как-то по-детски всхлипнув, быстро заговорила:
— Василий Мироныч, голубчик! Это я, Галя.
— Галя?
— Да. Помните? Из копировочной. Надина подруга. Василий Мироныч, что случилось? Моряки заметили с улицы, что висит лист…
Снесарев
— Я спрашиваю, где Надя?
— Надя вчера слегла. Она мне поручила прийти к вам сегодня. Я хотела к двенадцати, но задержалась, и вот…
— Где Надя? Отвечайте толком.
— Лежит на заводе. У нас там комната для больных. А это я — Галя…
— Лежит? Она не выйдет сегодня с завода?
— Сегодня не сможет. Вы не беспокойтесь, Василий Мироныч…
— Погодите, погодите! Вот что: скажите ей, обязательно передайте, чтобы никуда не выходила с завода, пока не…
— Да нет же, она никуда не пойдет! Она мне поручила… Ведь у нее температура.
— Передайте сейчас же, черт возьми! Не лопочите, а слушайте! Температура! Она и с температурой уйдет. Я не буду спокоен… Идите! Идите!
Снесарев нетерпеливо приподнялся с подушек.
— Вас двое? — обратился он к морякам. — Оружие есть?.. Патрульные, да?.. Пусть один проводит ее на завод и сразу же назад. Так вернее будет, а то… Кто знает, не бродит ли он поблизости. Ведь он был здесь.
— Кто? — почти крикнул Беляков.
— Сейчас, сейчас… Я скажу…
В дверях Галя обернулась:
— Что еще передать Наде, Василий Мироныч?
— Пусть никуда не выходит! Только это. И что со мной все благополучно. Да не мешкайте! — прикрикнул Снесарев. — Идите!..
У него едва не сорвалось резкое слово.
Сознание полностью вернулось к Снесареву. В голове прояснилось. Он вспомнил отчетливо, до последней мелочи вспомнил все, чего произошло вчера вечером в этой комнате.
— Доктор, — позвал он, — я уже совершенно здоров, и мне необходимо поговорить с товарищем моряком.
— Ну, для того чтобы вы были здоровы, надо еще многое сделать. Лежите спокойно. Для вас это главное. Берегите силы, не двигайтесь.
— Да, надо многое сделать, но совсем другое. Надо выяснить. И как можно скорее… Попрошу, доктор, оставьте нас наедине — меня с этим товарищем. Не обижайтесь, пожалуйста, дело военное… И вас прошу… — Снесарев обратился к закутанной женщине, все еще дремавшей у печурки.
Врач и женщина вышли.
У постели сидел крепкий, широколицый моряк. Ему лет двадцать пять. Снесарев встречал таких среди патрульных, которые ходят по улицам возле завода. Может быть, и этого встречал.
— Товарищ…
— Беляков.
— Товарищ Беляков, вот что… Не знаю, как и сказать.
— Слушаю, слушаю вас, товарищ Снесарев. Говорите! Что нужно — сделаем. Вы сигнал повесили?
— Да, я.
— Мы его заметили. Что случилось?
Снесарев испытующе посмотрел на Белякова. Поверит ли этот моряк тому, что услышит сейчас? Поверит ли, что все это не ночной кошмар больного, ослабевшего человека? Чем доказать?