Сигнал тревоги
Шрифт:
– Чтобы создать цепь рыбоводных озер, надо заново углублять карьер! ответил следователь.
– Вот еще дополнительный ущерб от деятельности Воронцова и его орлов! Средства потребуются немалые!..
Воронцов, вызванный повесткой, в прокуратуру не явился. Зато ко мне позвонил Семен Вахрамеевич Лукин. Директор третьей автобазы просил срочно его принять.
– Приезжайте, - сказал я.
Через пятнадцать минут Лукин был у меня. Обычно степенный, несуетливый, Семен Вахрамеевич на этот раз быстро прошел по кабинету, протянул мне свою крупную
– Что же это ты, Захар Петрович, со мной делаешь?
У Лукина была манера со всеми говорить на "ты", но никто не обижался. У кого-нибудь это и выглядело бы высокомерно или пренебрежительно, но у Семена Вахрамеевича получалось так, словно он каждый раз общается со своим самым добрым приятелем.
– Дожил до таких лет, - продолжал директор, - когда уж голова седеет, да вот бог рано лишил волос, - невесело пошутил он, трогая гладкую, как бильярдный шар, голову, - ни разу не то что выговора, замечания не имел, а тут на позор выставляешь.
– Как это?
– спросил я.
– Всякие нехорошие слухи пошли по городу.
– Не слышал, - ответил я.
– Сами знаете, Семен Вахрамеевич, слухами не интересуюсь. Давайте ближе к делу.
– Давай, прокурор, - вздохнул директор.
– Темнить мне с тобой нечего... Почему вас интересует Пикуль? Побил мальчишку... Поэтому?
– Не только.
– Вам и руководству автохозяйством наврал про похороны... Словом, Пикуля мы поставили на место. Как только выйдет из отпуска, будет слесарить. Так решили администрация и профком. Короче, осудили его поступок всем миром. Хочешь проверить - молнию сегодня вывесили. Позор хулигану! И вот тебе резолюция собрания наших работников...
Лукин положил на стол бумагу. Я прочел ее.
Пикуля ругали за недостойное поведение, выразившееся в хулиганских действиях (ударил школьника) и в обмане руководства автохозяйства, когда он просил отпуск без содержания.
– Из-за одной паршивой овцы поклеп на весь коллектив, - вздохнул Лукин и помолчал, ожидая, что я скажу.
– Дело, Семен Вахрамеевич, намного серьезнее, чем вы думаете.
– Полноте, Захар Петрович, - возразил Лукин.
– Я-то уж своих знаю как облупленных. Если что и натворили, уж, во всяком случае, не такое, за что нужно в каталажку... Ты мне скажи толком, сами разберемся...
– Теперь уже придется разбираться нам.
Лукин посуровел, потяжелел, задумчиво теребил свой длинный ус.
– Да?
– посмотрел он на меня исподлобья.
– Раз уж вы, Семен Вахрамеевич, так хорошо все и всех знаете, то наверняка вам известно, по какой причине вызывал следователь Пикуля.
– Что-то насчет дизтоплива?
– Ну, вот это другой разговор. А то прикинулись...
– И охота вам пустяками заниматься?
– Какая уж тут охота! Но вот такие, вроде Пикуля, вынуждают, невесело пошутил я и серьезно добавил: - На вашем месте я бы помог следствию разобраться во всех этих, как вы говорите, "пустяках". А вы даже не
Лукин тяжело вздохнул.
– Зря, Захар Петрович, зря ты все это затеял, поверь мне. Воронцов крепкий орешек. За него знаешь какие силы встанут! Теперь уже не меня вызывают в область на ответственные совещания, а его! И там он не в зале сидит, как все смертные, а в президиуме! Вот так! Признаюсь тебе честно: я только стул директорский занимаю, а верховодит у нас в автохозяйстве Герман Степанович!.. Пока, насколько я понял, можно все уладить без больших потерь... Выложи мне ваши претензии, а мы отреагируем. Чтобы другим повадно не было. Слово тебе даю: наведем порядок! Тогда со спокойной совестью уйду на пенсию.
– Если сделаем, как вы предлагаете, - сказал я намеренно жестко, - мне будет стыдно до конца жизни!
Лукин подумал, потеребил ус и опять хмуро произнес:
– Да?
– Да, Семен Вахрамеевич, - ответил я.
– Вы воевали?
– А как же!
– Он вдруг разволновался.
– В гвардейском полку! Водителем на знаменитых "катюшах"! Закончил войну старшиной...
– Тогда мне и вовсе непонятно, гвардии старшина... Не учить же вас, что за правду нужно бороться... Особенно сейчас, когда объявлена непримиримая война обману, хищениям, припискам!
Я замолчал. Директор тоже некоторое время безмолвствовал, видимо переваривая мои слова.
– Можешь выложить, что вы там раскопали?
– наконец произнес он.
– Зайдите к Фадееву, - посоветовал я.
– Это будет полезно обеим сторонам.
– Сейчас не могу. Вырвался на минутку. Начальство из области прикатило. Завтра - в обязательном порядке!
– пообещал Лукин.
– Передайте Воронцову, - сказал я напоследок, - если он еще раз не соизволит явиться к следователю по повестке, то приведем с помощью милиции.
– Передам, - буркнул Лукин.
Назавтра Семен Вахрамеевич не пришел.
– Звонил ему, - сказал Фадеев, зайдя ко мне с материалами следствия. Секретарша чуть не плачет: Лунина с сердечным приступом увезли в больницу.
Я передал в подробностях наш вчерашний разговор.
– Значит, Лукин не на шутку переволновался... Я вот думаю, Захар Петрович, действительно ли он не знал, что творит Воронцов?
– Трудно сказать. Наверное, догадывался.
– А почему смотрел на это сквозь пальцы?
– На пенсию вот-вот собирается. Хотел спокойно дожить до нее... Ну, что у вас, Владимир Гордеевич?
– Теперь Воронцову не отвертеться, - торжествующе сказал следователь.
– Вот результаты экспертиз. В овраге возле Матрешек нет грунта из котлована универсама. А в карьере на Кобыльем лугу - грунт из котлована универсама и больницы с улицы Космонавтов!
– Ясно, - кивнул я.
– Но вы сказали, что возле Матрешек нет только грунта из котлована универсама. А из котлована больницы?