Сила духа

Время действия: современность. Место действия: штат Нью-Йорк. Большая комната заполнена пульсирующими и пыхтящими аппаратами, выполняющими функции сердца, легких, печени я так далее. От аппаратов тянутся трубки и провода, собираются вместе и уходят в дыру в потолке. Сбоку — фантастически выглядящий пульт управления.

Руководитель операция доктор Норберт Франкенштейн показывает все это практикующему врачу, доктору Элберту Литтлу, добродушному молодому человеку. Франкенштейну 65

лет, он совершенный медицинский гений. За пультом управления, с наушниками на голове, сидит, наблюдая за показаниями приборов, доктор Том Свифт, полный энтузиазма ассистент Франкенштейна.

Литтл. Бог ты мой… Бог ты мой…

Франкенштейн. Вон там ее почки. Это ее печень. Здесь поджелудочная железа.

Литтл. Великолепно! Доктор Франкенштейн, после того, что я увидел, мне неловко как-то называться практикующим врачом. (Указывает.) Это ее сердце?

Франкенштейн. Это сердце фирмы «Вестингауз». Если вам нужно, они сделают чертовски хорошее сердце.

Литтл. Наверное, оно стоит больше, чем весь наш поселок.

Франкенштейн. Вы из Вермонта?

Литтл. Из Вермонта.

Франкенштейн. На те деньги, что мы заплатили за поджелудочную железу, можно купить весь штат Вермонт. Никто не делал раньше поджелудочных желез, а мы без нее потеряли бы пациентку. Вот мы и заявили: «Ребята, составьте ударную программу, засадите за дело побольше народа. Нас не волнует, во что это обойдется, лишь бы железа была готова к следующему вторнику».

Литтл. И они это сделали?

Франкенштейн. Пациентка-то жива, правда? Но железы и в самом деле очень дороги. Впрочем, она может себе позволить.

Литтл. А сколько всего вы ей сделали операций?

Франкенштейн. Семьдесят восемь. Первая была тридцать шесть лет назад.

Литтл. Так сколько же ей лет?

Франкенштейн. Сто.

Литтл. Какая сила у этой женщины!

Франкенштейн. Вот она, вся ее сила, перед вами.

Литтл. Я имею в виду другое — силу духа.

Франкенштейн. Знаете ли, мы ее усыпляем. Мы не оперируем без наркоза.

Литтл. Даже так…

Франкенштейн похлопывает по плечу Свифта. Тот снимает с одного уха наушник.

Франкенштейн. Доктор Том Свифт — доктор Элберт Литтл. Том — мой первый помощник.

Свифт. Здрассьте.

Франкенштейн. Доктор Литтл — врач из Вермонта. Он попросил меня кое-что ему показать.

Литтл. Что вы слушаете?

Свифт. Да все, что там происходит в комнате. (Подает наушники.) Будьте моим гостем.

Литтл. Ничего не слышно.

Свифт. Там сейчас парикмахерша, делает ей прическу. Она всегда себя тихо ведет, когда ее причесывают. (Забирает наушники.) Франкенштейн (Свифту). Мы должны поздравить нашего гостя.

Свифт. С чем?

Литтл. Хороший вопрос. С чем же?

Франкенштейн. Вы — тот самый доктор Литтл, которого журнал «Женщина и дом» назвал Семейным Доктором Года, не так ли?

Литтл. Да, хотя, право, я не знаю, почему они так решили. Но самое поразительное, что вы, такой известный человек, тоже знаете об этом…

Франкенштейн.

Я читаю «Женщину и дом» от корки до корки.

Литтл. Вы?!

Франкенштейн. У меня только одна пациентка — миссис Лавджой. Миссис Лавджой читает журнал «Женщина и дом», значит, я тоже его читаю. Мы с ней прочитали все, что там было написано о вас. Миссис Лавджой говорила: «Какой он, должно быть. Симпатичный молодой человек. Такой отзывчивый».

Литтл. Гм…

Франкенштейн. Держу пари, она написала вам.

Литтл. Да, было дело.

Франкенштейн. Она пишет в год тысячи писем и получает тысячи писем. Очень любит переписку.

Литтл. Она всегда… э-э… в таком бодром настроении?

Франкенштейн. Когда она невесела, значит, что-то плохо срабатывает. Месяц тому назад она вдруг затосковала. Оказывается, в пульте управления полетел транзистор (Нажимает несколько кнопок). Вот… теперь она на несколько минут впадет в депрессию. (Снова нажимает кнопки.) А теперь она будет еще более жизнерадостной, чем прежде. Будет петь, как пташка.

Литтл с трудом пытается скрыть ужас. Камера переключается на комнату пациентки, полную цветов, коробок со сладостями и книг. От Сильвии Лавджой, вдовы миллиардера, ничего не осталось, кроме головы, к которой подсоединены трубки и провода, тянущиеся по полу; но это не сразу становится видно. Глория, очаровательная парикмахерша, стоит позади нее. Сильвия — глубокая старуха, хорошо, однако, сохранившаяся, со следами былой красоты. Она плачет.

Сильвия. Глория…

Глория. Да, мадам?

Сильвия. Вытри слезы, пока кто-нибудь не вошел.

Глория (сама чуть не плача). Да, мадам. (Вытирает слезы салфеткой.) Сильвия. Не знаю, что со мной. Вдруг стало так грустно, что я не смогла сдержаться.

Глория. Иногда каждому из нас надо поплакать.

Сильвия. Теперь прошло. Что-нибудь заметно?

Глория. Нет, нет.

Она больше не в силах сдерживать слезы. Идет к окну, чтобы Сильвия не увидела ее плачущей. Камера возвращается, чтобы показать по-больничному аккуратное, но все равно отталкивающее зрелище головы на треножнике, с проводами и трубками. Там, где должна быть грудная клетка, подвешена черная коробка с мерцающими лампочками. Вместо рук — манипуляторы. Перед головой столик, поставленный так, чтобы механические руки смогли до него достать. На столике ручка, бумага, недорешенный кроссворд и корзинка для вязания. Над головой Сильвии висит микрофон на длинной штанге.

Сильвия. Какой же я тебе кажусь выжившей из ума старухой! Глория, ты еще здесь?

Глория. Да.

Сильвия. Что-нибудь случилось?

Глория. Нет.

Сильвия. С тобой так хорошо, Глория. Я говорю это от чистого сердца.

Глория. Я тоже вас люблю.

Сильвия. Если у тебя будут затруднения, в которых я могу помочь, ты, надеюсь, обратишься ко мне.

Глория. Да, да.

Больничный почтальон Говард Дерби, веселый придурковатый старик, вбегает, приплясывая, с охапкой писем.