Сила главного калибра
Шрифт:
– Боно, ты ведь не хочешь, чтобы он врезал ногой по сумке с твоими склянками? – спросил Джим, беря инициативу в свои руки.
– Нет, конечно. – Бездомный спрятал сумку за спину.
– Тогда веди нас туда, куда говорил! К входу в казино, понял?
– Чего же не понять? Разумные люди всегда договорятся, – совершенно внятно проговорил оборванец и, повернувшись, продолжил путь по одному ему лишь ведомой тропе. – …наутро сошлись в долине два войска, две силы и два пониманья, и было тому названье – Семилетняя война…
И снова потянулись загаженные дворы, заброшенные дома и худые,
В одном дворе напарники увидели промышлявшую в руинах стаю крыс, в другом двух наркоманов, один из которых уже умер, а другой был жив только потому, что не мог попасть шприцем в вену. «Помогите! Помогите!» – просил он, но Джим и Тони оставили его просьбы без ответа, а Боно все еще пребывал в мире видений и странных легенд.
Бродяга свернул в один из заброшенных домов и стал подниматься по ступеням полуразрушенной лестницы. Джим и Тони, держа наготове пистолеты, следовали за ним.
Вот и помещение, чем-то напоминавшее то, где напарники познакомились с Боно.
Оборванец подошел к окну и, подняв руку, указал куда-то в руины:
– Вот оно, место знаковое. Отольются тебе, Клинсманн, слезы маленького человечка, я буду отмщен!
– Извини, Боно, но там ничего нет, – осторожно заметил Джим.
– Нет – есть.
Джим присмотрелся внимательнее и был вынужден согласиться. Впереди был еще один ряд домов, но через широкие проломы в их стенах можно было рассмотреть часть следующей улицы с дверью из лакированного дерева и неоновой вывеской над ней – «Хинкали».
– Порядок, – произнес Тони, рассмотрев вывеску через плечо Джима. – Время двадцать ноль семь, можем перевести дух и собраться с мыслями.
Они с Джимом начали снимать ранцы. Боно отошел к стене и стоял с отсутствующим выражением лица, время от времени встряхивая сумку, словно опасался, что его снадобья останутся в нематериальном мире глюков.
Расчистив место под бивуак, напарники сложили у стены ранцы, кофры и чехлы с КПТ. Тони, сказав, что должен пойти отлить, направился в смежное помещение, в самый дальний его угол.
Боно, внезапно оживившись, проводил Тони взглядом и, пока тот облегчался, внимательно за ним следил. Когда же он вернулся, спросил:
– А почему вы обошли вниманием синюю дощечку?
– Чего? – не понял Тони.
– Там в углу прислонена к стене синяя дощечка, вам не захотелось облить ее?
– Да я ее, – Тони обернулся, – я ее как-то и не заметил.
– А что с ней не так? – спросил Джим.
– О, это драматическая история… – Боно достал из сумки пузырек и, отвернув пробку, выпил половину содержимого, не взглянув на этикетку. Затем вернул пробку на место, убрал пузырек в сумку и сообщил: – Микстура от кашля. Детям до двенадцати лет по пол чайной ложки перед обедом. Вот верите – три года пью эту настойку – и ни разу не кашлянул.
– Понятное дело, – согласился Джим. – Так что там с синенькой дощечкой?
– Драматическая история. – Боно сполз по стене и уселся на высохшие экскременты. – Жил в этом квартале один человек, звали его Жус. Ну и вот, однажды он, – оборванец взглянул на Тони, – вот как же, как вы, пошел отлить и неожиданно попал струей на неотключенный электрический провод. Его как следует тряхнуло, повопил он от боли и все такое, а потом решил подшутить на своими друзьями, такими же, как он, вольными жителями заброшенных кварталов. Взял да и прикрыл провод синенькой досочкой, чтобы его не было видно. Позже, когда в этой самой комнате, – Боно обвел взглядом загаженное помещение, – мы выпивали в дружеской компании, кому-то обязательно требовалось отлить, и он шел в самый дальний угол. Тогда Жус говорил ему: приятель, там сушится моя любимая синяя дощечка, ты уж не налей на нее.
Боно сделал паузу и шмыгнул носом.
– А приятель, разумеется, сейчас же начинал поливать эти синюю досочку – и сразу крики, вой! Жус и все остальные – в смех!
– И что потом? – спросил Тони, прислушиваясь к доносившимся снаружи звукам.
– Так продолжалось довольно долго. Новички попадались на этот фокус, а больше никто. И вот однажды с западной окраины к нам пришли трое тамошних авторитетов во главе с Рыжим Троем. У них на западе были жесткие законы, а у нас – полная свобода, и Трой хотел подмять нас, сделать своей этой… вассальной территорией.
– Давай ближе к делу. – Тони поднялся и, подойдя к окну, взглянул на часы.
– Трой отошел отлить, Жус предупредил его, чтобы не задел синюю дощечку, а Трой, разумеется, решил показать, кто тут хозяин… Его вой слышали за три квартала, он схватился за свое богатство обеими руками и орал, а мы смеялись, и громче всех – старина Жус. Трой рассвирепел, подскочил к Жусу, выхватил нож и давай отрезать ему голову, а мы все смеялись, потому что в тот раз хорошо раскумарились замечательными «колесами» с аптечной свалки – той, что на восточной окраине. В общем, когда немного пришли в себя, увидели обезглавленный труп Жуса. Так его и похоронили, без головы, в соседнем подъезде, – там оказалась подходящая дыра в полу.
– А голова куда делась? – спросил Джим.
– Ее Трой забрал, поговаривают, сделал из нее чашу, чтобы пить тормозную жидкость – очень он ее уважает.
– Слушай, Боно, а точно этот Клинсманн приедет к казино в девять? Ты ничего не напутал из-за колес или тормозной жидкости?
– Все, что касается Отто Клинсманна, я помню с необычайной ясностью, ведь это он виноват в том, что я не блистаю на сцене, а прозябаю здесь, средь смрадных руин… Я ведь в театре служил.
– Артист, что ли? – не оборачиваясь, спросил Тони. Он не отводил взгляда от пролома в двух стенах, пытаясь рассмотреть, что за люди входят в заведение.
– Бывший актер…
– А чем тебе Клинсманн не угодил?
– Он был спонсором одного из праздничных театральных представлений, поэтому все заглядывали ему в рот. Ну так вот, пришел он однажды на генеральную репетицию и говорит: а этого урода нужно убрать – и показывает на меня. А поскольку актеров в труппе было слишком много и кого-то собирались сократить, я и попал под сокращение.
– Отсюда ничего не видно, нужно выдвигаться ближе, – сказал Тони, обращаясь уже к Джиму. Тот поднялся и тоже подошел к окну.